Зима 1992 года
У Владимира Степановича скуластое, грубой ковки лицо. Тонкие губы. Маленькие серые глаза под лохматыми с проседью бровями... Он крепок и строен, как в давние годы молодые.
У Елены Ивановны округлое аккуратное личико. Полные губки. Большие голубые глаза под ниточками прилежно выщипанных бровей... Лучшие годы ее женской жизни уже позади. И она здорово раздалась.
С детства Владимир Степанович был немногословен и непробиваемо спокоен. Казалось, ничто не могло вывести его из равновесия... Он и сейчас старается ни на что не обращать внимания. Но нет-нет да и сорвется, распустит язык.
С колыбели Елена Ивановна была болтушкой и хохотушкой, несмотря ни на какие неприятности и невзгоды... Она остается такой до сих пор. И всегда старается подбодрить мужа, когда тот не в духе.
– Не хмурься, Володенька! – радостно улыбнувшись, сказала она. – Покормлю тебя сегодня на уровне мировых стандартов. Даже выше. Выходной все-таки... Пальчики оближешь! Блины испеку румяненькие, вкусненькие.
– Повкусней будут, чем все эти пиц-цы да гам-бур-ге-ры... Язык, блин, сломаешь! – мрачно заметил Владимир Степанович.
– Ой не могу, Вовчик! – захохотала Елена Ивановна. – Никак не освоишь иностранные слова. А ведь сколько их развелось?!. Непонятны, правда, многие. Зато звучат красиво, загадочно... Консенсус, например. Или спон-сор, – нараспев добавила она.
– Как паршивые сорняки, заполонили наш язык. Оскудел он. Испаскудился. Скоро, блин, в нем мат только русским и останется... Грустить надо, а не радоваться. Неразумная ты у меня, Елена, бабенция, – тяжело вздохнул муж. И сурово взглянул из-под лохматых бровей.
– Ты, Владимир, как всегда прав, – кротко согласилась жена. Виновато опустила глаза. И, переваливаясь как утка, отправилась на кухню печь блины…
Владимир Степанович давно оставил попытки разобраться в том, что творится в стране. С тех самых пор его ничего не понимающая голова хронически болела и гудела, словно с вечного перепоя. Хотя не принимал он ни грамма.
По его твердому убеждению, в головной боли виновата была нервная система... Ослабла она. Расшаталась под наглым натиском иноземных словечек. От них нервишки прямо-таки бесились и вытворяли черт-те что.
Стоило Владимиру Степановичу прочитать о конвергенции или демпинге, левитации или акцизе, как левое веко его начинало дергаться. И дергалось до тех пор, пока не выбрасывал он газету с отвращением, как отравленного таракана, в мусоропровод.
А когда от смазливой, с бесовскими глазенками дикторши слышал о рейтинге или имидже очередного, всплывшего на грязную политическую поверхность пустозвона, то словно увесистую затрещину получал. И начинало звенеть в правом ухе. И звенело до тех пор, пока не выключал телевизор.
Словом, что ни прочитает, что ни услышит, результат все равно печальный. То левое веко панически задергается. То в правом ухе могильный перезвон послышится. Временно, правда... До принятия соответствующих контрмер.
Но вот голова болела и гудела постоянно – форменная экзекуция... Кто, спрашивается, подобный катаклизм перенесет?!
Любой другой гомо сапиенс из, как теперь модно называть, цивилизованной страны давно бы сошел с жизненной дистанции. И передислоцировался в мир иной... Это там, за бугром.
А у нас народ невероятно выносливо-терпеливый. Чего он только не испытал на собственной шкуре!.. И ничего. К всемирному удивлению все вынес. Все вытерпел и выжил.
Выбить его из седла, с тоской констатировали иноземные и отечественные специалисты-антирусисты, оказалось практически невозможно. Чего они только совместными усилиями ни изобретали и ни изобретают. Все зря. Все коту под хвост.
Вот и Владимир Степанович, несмотря на головное недомогание, стойко держал удары окаянной судьбы... Он даже радовался иногда. Когда, например, слушал нашенских, из народных масс острословов-шутников на митингах.
Сторонники демократов в зависимости от политического времени года обзывали коммунистов то «красно-коричневыми», то «коммуняками». А те их всесезонно – «демоняками» или «дерьмократами».
Бесславно закончившаяся перестройка превратилась в «перекройку». Развернувшуюся приватизацию именовали не иначе как «прихватизацией».
С последним Владимир Степанович соглашался на все сто процентов. И ничего путного от очередного официального надувательства не ждал.
Знаем мы вас, власть предержащих. Свои-то бездонные карманы набить не забудете. А простой люд пусть перебивается как может на подножном корму.
Елена Ивановна, в отличие от мужа, возлагала на приватизацию не очень большие, но все же надежды. Робко надеялась пополнить донельзя оскудевший семейный бюджет.
Что же вы, господа-товарищи начальники, без конца народ дурите? Пора вспомнить о рядовых тружениках и подбросить им хоть немного деньжат на нормальное пропитание.
– Скоро, Володенька, с красной икоркой или с другой вкуснотищей есть их станем, – мечтала жена, накладывая в тарелки невысокие стопки блинов. – Вот получим приватизационные чеки. Вложим их куда-нибудь и регулярно будем дивиденды получать.
– Что-что, блин?! – вздрогнул муж. И... прикрыл зазвеневшее правое ухо крепкой, как саперная лопатка, ладонью.
– Ди-ви-ден-ды, Вовчик, ди-ви-ден-ды! – сладко пропела Елена Ивановна. Осеклась, увидев его страдальческую физиономию. И виновато добавила: – Если тебя так травмирует это нерусское словечко, до гробовой доски его больше не произнесу... Ей-Богу, не произнесу!
– Ну, ладно! – подобрел Владимир Степанович. Отнял ладонь от уха. И... разговорился: – Чего у нас только не выдумают. Неделю тренироваться надо, чтобы выговорить раз-го-су-дар-ствле-ние. При-ва-ти-за-ци-он-ные чеки не лучше... Мало, что язык заплетается. Так и не понятно для простого человека, о чем речь-то идет.
– Все у нас через пень-колоду. Ты не переживай особенно. Выкрутимся как-нибудь. Не впервой... Ешь лучше блины, пока не остыли.
– Чтобы ясность внести, стали приватизационные чеки величать вау-че-рами. И... вконец запутали народ, – продолжал рассуждать муж, не обращая внимания на блины. – Назвали бы их талонами!.. Понятнее стало бы!
– Конечно, понятнее! Были они и на сахар. И на масло. И на водку. И на сигареты. То еще на чего-нибудь... Отдал талон. Заплатил – и получил что надо.
– То-то и оно. Заплатил и получил что надо, блин! – дернулся от неожиданной мысли Владимир Степанович. И... громко сам себя процитировал: – «Заплатил и получил что надо, блин?»
– Володенька, не волнуйся ты, ради Бога! – обеспокоилась жена.
– Не мешай думать, Елена! – рявкнул муж. Насупил лохматые брови и зло игранул желваками. – Почему нам этот ваучер дают бесплатно?!. Очень даже подозрительно!
– Да-а-а, – задумалась Елена Ивановна. И... ее выщипанные брови приобрели форму не имеющих ответа вопросов.
– Так вот! – сказал Владимир Степанович. Удовлетворенно осмотрел недоуменный лик супруги и уверенно добавил: – Все это, блин, штучки-дрючки Гайдара и Чубайса. Не зря у них фамилии какие-то дурацкие. Да и физиономии доверия не внушают.
– Точно ведь, – согласилась жена. – Чубайс-то рыженький. Значит – хитрющий.
– Гайдар, пожалуй, похитрее будет, – предположил муж. И пронзил супругу колючим взглядом.
– Тут я, Вовчик, с тобой не согласна. Гайдарчик на добродушного колобка похож. А как он вкусно чмокает губами... Смех, да и только, – снова развеселилась Елена Ивановна.
– Гайдар-Прихватизатор обобрал нас до нитки, она радуется. К разбою Чубайс-Ваучер подключился, она все хихоньки да хахоньки... Недоделанное ты у меня, Елена, произведение природы, – горько поморщился Владимир Степанович.
– Тебе, Владимир, как всегда виднее, – потупилась жена. Помолчала немного. Набралась смелости и спросила: – Когда нам ваучеры все-таки дадут, не знаешь?
– Не знаю! И слышать не хочу про эту макулатуру! – закончил дискуссию муж и принялся за остывшие блины...
Впрочем, нелестного мнения о грядущей всеобщей ваучеризации России придерживался не только Владимир Степанович. Человек, так сказать, сугубо рядовой. Известный одной жене, да нескольким близким знакомым и дальним родственникам.
Даже всемирно известный бывший президент почившего Советского Союза так и заявил: «Ваучеризация – это обман! Это лишь временная помощь в трудный момент, и не более».
Потом, ударившись в воспоминания и сославшись на личный богатый опыт, Горбачев проговорился и о своих прегрешениях. Мол, в трудные исторические моменты всегда приходится выдумывать нечто подобное, чтобы хоть на время отвлечь народ от насущных проблем.
«Когда врать-то перестанете?! – возмутился про себя Владимир Степанович. – Доберутся до власти и врут. Врут. Врут... ради народа».
Как бы то ни было, но ваучеризация всей страны с грохотом катилась, словно лавина с горы. И остановить ее уже не было никакой возможности.
«Может, оно и к лучшему?! Кто его знает? – размышлял Владимир Степанович. – История рано или поздно все и всех расставит по своим местам. Почетным или позорным. Поживем – увидим... Если доживем, конечно».
Как-то осенью после работы Елена Ивановна, словно пушинка влетела в квартиру. Победно хлопая ресницами, даже не сняв пальто, сообщила:
– Вовчик, свершилось! При мне только что на дверь подъезда объявление наклеили.
– Квартплата опять подорожала, что-ли? – нисколько не удивился муж.
– Нет, Володенька! Новости на удивление хорошие. Наконец-то можно ваучеры получить. С собой надо взять паспорта, по двадцать пять рублей на комиссионный сбор. И... они, долгожданные, в нашем семейном кармане, – захлебываясь от радости, защебетала жена.
– Уймись ты, язык без костей! – прервал супругу Владимир Степанович. – У нас в кармане и так пусто. А прохвосты-прихватизаторы хотят с каждого еще по четвертному содрать... Совсем обнаглели. Остатки совести потеряли. За их обманную бумаженцию не дам, блин, ни копейки!
– Как же так... Один ваучер целых... десять тысяч стоит. А тебе, Владимир, убогих... двадцати пяти рублишек жалко? – зашептала Елена Ивановна. И из ее больших голубых глаз покатились крупные горькие слезы.
– Не трави последние нервы! Не реви, ради Бога, Еленушка! – разжалобился муж. – Ладно. Будь по-твоему. Пойдем за твоей филькиной грамотой... Только учти. Цены, сама знаешь, растут как бешеные. Скоро на десять тысяч и крышку гроба не купишь.
– Ничего, Володенька! Загибаться нам еще рано. Обойдемся пока без погребальных принадлежностей... Зато, может быть, повезет с ваучерами. На ноги встанем. Стиральную машину приобретем. Пылесос. Еще что-нибудь, необходимое для цивилизованного человека, – затараторила жена. И ее мокрые печальные глаза моментально просохли и повеселели...
В ближайший выходной Владимир Степанович и Елена Ивановна встали рано. Позавтракали. Поругались... Помирились и пошли за ваучерами.
Их выдавали в знакомом с давних пор здании. В просторном помещении на первом этаже стояли столы. За ними сидели женщины. На каждом – таблички с адресами и выписки-списки из домовых книг.
Все это походило на избирательный участок. Однако отсутствие традиционных урн для голосования подсказывало опытным людям следующую мысль. На сей раз судьба занесла их не на обыкновенные выборы. От которых толку никогда не было, нет и не будет. А в необыкновенный ваучер-распределитель.
Необыкновенный, потому что чего только не распределяли по спискам на их вечно дефицитном жизненном пути... До раздела общенародной собственности на сотни миллионов равных частей дело еще не доходило.
Каждому распределялась возможность стать собственником малюсенького кусочка от общего богатого пирога. Соблазнительно, конечно... Но чем закончится очередной всероссийский эксперимент, не разумел, естественно, никто.
– Просто не знаю, что с этой бумажкой делать, – грустила интеллигентная женщина с задумчивым лицом, ставя в списке свою подпись.
– Можно вместо ваучера десять тысяч наличными получить? – поинтересовался мужчина с мятой неопохмеленной физиономией. Получил отрицательный ответ. И... нецензурно выругался.
– Продам кому-нибудь. Хоть какие-то деньжата выручу, – решила бабуся в потрепанном пальтишке.
– «Слуги народа» себя. Детей. Внуков. Родственников собственностью точно не обделят. А я, интересно, что за свой ваучер приватизирую?!. Кальсоны? – размышлял старичок в телогрейке.
– Вложить его куда-то надо! Но куда? – сама себя громко спросила симпатичная девушка с родинкой на щеке.
– Главное – не суетится! Не впадать в панику!.. Подождем. Посмотрим, как оперативная обстановка развиваться станет, – посоветовал ей майор с залихватскими усами.
Совет усатого военного глубоко запал в душу Елене Ивановне. Придя домой, она положила семейные ваучеры в пустую шкатулку. Запрятала ее в укромное место, подальше от мужа. И... начала ждать.
Кончилась осень. Наступила зима.
Елена Ивановна все ждала и ждала, не впадая в панику. Внимательно следила за оперативной обстановкой… Однако ничего радостного на ваучерном фронте не наблюдалось.
Лишь однажды порадовалась она за своего дальнего-предальнего родственника. Ему, как и всем зэкам России, обещали до конца года дать по ваучеру.
Их, правда, запретили продавать друг другу. Также приватизировать тюремное имущество. И организовывать там акционерные общества.
«За решеткой и то ясность внесли с ценными бумагами. А на свободе все такая же, как прежде, неразбериха», – рассуждала про себя Елена Ивановна. И... на конкретных примерах убеждалась, что так оно и есть.
Очень ее расстроила натуральная драка на очередном съезде. На фоне государственного флага депутаты пошли стенка на стенку. Долго от души мордовали друг друга перед телекамерами, пока их не растащили.
«Видно, опять что-то народные избранники не поделили, – думала она. – А может быть, просто от усталости для разминки сцепились?»
Несмотря на побоище, долго они еще просиживали штаны на съезде. Обзывали друг друга неприличными словами и настойчиво искали консенсус.
Наконец к середине декабря депутаты о чем-то договорились. И крепко нажали на президента. Тот освободил от высокой должности вечно румяного и чмокающего Гайдара... Об этом Елена Ивановна мужу не сообщить не могла.
– Доигрался Гайдар-Прихватизатор! – порадовался Владимир Степанович. И тут же... помрачнел: – Жаль, Чубайса-Ваучера оставили. Ничего. Когда-нибудь и до него доберутся. Выведут на чистую воду.
– Чубайсик-рыженький вроде бы лично ваучеры выдумал, – задумалась жена. – Если его в шею погонят, что нам-то тогда с ценными бумагами делать?
– Цена им – дырка от бублика, блин! – нахмурился муж. – Сама в эту махинацию поверила. И влезла, как муха в паутину. Сама и выпутывайся. А меня глупыми вопросами не нервируй!
– Не буду, Владимир, не буду! – успокоила его Елена Ивановна. – Придется самой искать выход из создавшейся ситуации...
Выход вообще-то был. Простой и незатейливый. Продать ваучер к чертовой матери – и делу, и волнениям конец. Благо покупателей, неизвестно откуда, расплодилось великое множество.
Они стояли в метро. В подземных переходах. На улицах у людных мест. Предлагали не бог весть какие по нынешним, вечно растущим ценам, но все-таки деньги.
Пять тысяч давали за один ваучер сразу, без лишних разговоров. Стоило усердно поторговаться или жалобно поклянчить, как его стоимость поднималась до семи с половиной.
Торг шел по всей столице. Приценивались москвичи крупными косяками. Но торопились продавать свои «ценные бумаги» лишь мелкие рыбешки, вроде соседа Владимира Степановича и Елены Ивановны.
Мал он был ростом. Много, однако, потреблял спиртного, когда появлялись деньги. Поскольку их вечно не хватало, решил сосед не откладывать приватизацию в долгий ящик.
Срочно продал свой ваучер у дорогого магазина. В нем же приватизировал водку и приличную закусь. Домой вернулся с полной авоськой и чувством не зря прожитого дня. С удовольствием выпил и вкусно закусил.
Захмелел и посетил соседей с дружественным визитом... Очень ему захотелось поделиться с хорошими людьми ценным опытом по перевоплощению никому не нужной, хотя и с водяными ромбами, бумажки в очень нужные продукты из потребительской корзины.
Владимир Степанович соседский опыт в принципе поддержал. Хотя трезво рассудил – на полученные деньги стоило бы приобрести что-то более долгоиграющее. Ботинки, например.
Елена Ивановна не сомневалась – сосед-алкаш не только в принципе сделал глупость. Но и крупно продешевил. По слухам, на Дальнем Востоке цена на ваучер подскочила аж до семидесяти тысяч.
– Что ты несешь, Елена!.. Не на Сахалине ведь живем, – возмутился муж. И презрительно сморщил тонкие губы.
– Ну и что?! – улыбнулась жена. И сделала губки бантиком. – От них и до нас волна цен постепенно докатится.
– Давно уже, блин, докатилась! Накрыла людей как девятый вал. Некоторые еще пузыри пускают. Другие – на самом дне. Не выдерживают многие. Сводят счеты с жизнью... Стреляется Россия. Травится. Из окон выбрасывается. Под поезда бросается.
– Тяжкое время, – согласилась жена.
– Не хотел тебя расстраивать, но расскажу одну историю... Приехал недавно старик-ветеран в Брест. Побродил по пустующей крепости. Вспомнил, наверное, о боях, погибших товарищах. И... бросился под поезд.
– Зачем? – спросила, заплакав Елена Ивановна.
– Старик все объяснил в предсмертном письме: «Если бы тогда умер от ран, я бы знал – погиб за Родину. А вот теперь – от собачьей жизни. Пусть так и напишут на могиле».
...С детства Владимир Степанович был немногословен и непробиваемо спокоен. Казалось, ничто не могло вывести его из равновесия... Он и сейчас старается ни на что не обращать внимания. Но нет-нет да и сорвется, распустит язык.
С колыбели Елена Ивановна была болтушкой и хохотушкой, несмотря ни на какие неприятности и невзгоды... В последние годы поводов для радости поубавилось. Но она из последних сил старается не потерять врожденного оптимизма.
Тем более, что с каждым днем приближается добрый и любимый всеми праздник – Новый год. С ним вечно связывают люди надежды на лучшее.
Кто на что надеется. Елена Ивановна – только на ваучер...