Лето 2004 года
– Я их всех под корень!.. Дайте мне топор! – неизвестно к кому оглушительно обратился с просьбой пьяненький москвич.
Для устойчивости он прислонился спиной к двери. С лютой ненавистью осмотрел весь побелевший двор. Платком протер слезящиеся глаза. И начал… материться. Громко и многоэтажно. Неистово и долго.
– Дайте мне топор… Я их всех под корень, – на сей раз еле слышно прохрипел мужчина уже подсевшим голосом.
– Чего это ты, интересно, срубить-то собрался? – спросила любопытная старушка из соседнего подъезда, проходившая мимо.
– Тополя… Все до единого… Будь они прокляты… Никакого житья от них нету.
– Топориком-то ты с ними никак не совладаешь, – сочувственно вздохнула старушка. – Знаешь, сколько их в Москве расплодилось?
– Ну? – просипел потенциальный дровосек.
– С ними никто справиться не сможет. Их целое несметное полчище… Не меньше полумиллиона штук.
Пьяненький москвич аж присел от умопомрачительной цифири. И собственного бессилия. Из его красных глаз ручьями потекли безысходные слезы…
Постепенно вся «полезная площадь» его однушки оказалась под толстым белым ковром. Наступила пора тополиного пуха. Ежегодная и, похоже, неизбежная.
Пульсирующие шары перекатывались по коридору. Снежинки устроили традиционные «лежбища» под окном и шкафом. Набились под диван и кресло.
Подметать веником пронырливый пух бессмысленно и бесполезно. Зимней вьюгой будет разлетаться по всей квартире.
Он боится лишь влажной уборки. Можно собрать его мокрой тряпкой… Но сил-то ни на что нет. И желания – тоже.
Да и вообще жить одинокому старику давно уже не хотелось… Какой, спрашивается, в ней смысл, если ты никому не нужен.
Если нынешние времена тебе до чертиков опротивели и непонятны. Просто не укладываются в твоем сознании.
Хочешь прозябать и дальше – прозябай. Дело твое, хозяйское. Не хочешь – уходи из опостылевшей жизни своими собственными средствами…
Старик, вздымая шаркающими ногами пушистые облака, прошел по комнате. Плотно закрыл дверь в прихожую и окно. Уселся в кресло.
– Пусть земля будет мне пухом, – с надеждой прошептал он. И бросил зажженную спичку под шторы…
Три дня спустя, когда хоронили старика, все кладбище было белым-бело. Только свежий могильный холмик зажелтел песочным цветом.
Впрочем, к ночи и он прикрылся белоснежным пуховым покрывалом…
В июне на столицу обрушивается традиционная напасть – тополиный пух. Равнодушных к сему событию не наблюдается.
У одних обостряются всяческие недуги. У других просто окончательно расшатываются нервишки.
Ведь щекочущие белые мухи без стеснения пробираются под одежду. Нагло лезут под веки и портят глазные линзы. Бесцеремонно забиваются в нос и уши. По-хамски липнут к губам.
Посему несколько недель кряду москвичи на улице неистово отплевываются. Трут глаза. А добравшись наконец до работы или дома, прилежно вычесывают пух из волос, бровей, усов.
Многих начинает терзать аллергия. Жалобы пациентов в больницах, как правило, одни и те же… Впрочем, аллергиков-страдальцев легко опознать и не будучи медиком.
Одни оглашают Москву повальным чихом. Другие беспрестанно кашляют. Третьи только и сморкаются опухшими носами. Четвертые тяжело и надрывно дышат. Пятые смотрят на окружающий мир исключительно красными слезящимися глазами.
Это благословенное время для московских аптек. Они с энтузиазмом в огромных количествах распродают десятки отечественных и зарубежных антиаллергенных препаратов.
К специалистам на прием записываются, вдрызг переругавшись друг с другом в очередях, аллергики всех мастей. Никто не сомневается, что их общий, главный и подлый враг – тополиный пух…
– Аллергию он вызывать не может. Что вам подтвердят все, как один, аллергологи России… Ну, не может. И все тут, – устало убеждала врач очередного пациента.
– Почему это? – недоверчиво спросил интеллигент гуманитарного розлива. И смачно… чихнул.
– Да потому, что поллиноз – реакция на пыльцу. А тополиный пух является семенем… Понимаете?
– Не совсем… Я в этом деле – полный «чайник», – виновато насупился пациент-гуманитарий. И… чихнул два раза подряд.
– Сейчас усиленно цветут злаковые травы. Они-то и являются аллергенами… А тополиный пух всего-навсего – разносчик их пыльцы.
– Надо же!.. Что природа вытворяет, – искренне удивился интеллигентный пациент. И в очередной раз громко… чихнул.
– Кстати… Если взглянуть на пушинку под микроскопом, вся она прямо-таки облеплена этой самой пыльцой, – с ученым видом заявила врач-аллерголог.
– Что творится-то!… Вы на многое мне открыли глаза. Спасибо, доктор, огромное.
Интеллигентный гуманитарный пациент благодарно склонил голову. Взял рецепт. Встал. И, содрогаясь от чиха, пошел вон из кабинета. В аптеку…
«Антипуховая» программа обсуждалась, по традиции, горячо. Страстно. Долго. И, как обычно... безрезультатно.
– Белыми метелями мы обязаны 50-м годам прошлого века, – ударилась в исторический экскурс деловая женщина из правительства Москвы. – Нужно было срочно озеленить столицу.
И то ли в спешке, то ли по незнанию засадили ее в основном бальзамическими тополями-«девочками»… Через пару-тройку лет они и начали устраивать ежегодное пуховое нашествие.
– Бороться с ним – все равно, что бороться с ветром, – печально изрек высокопоставленный пожарник. – Тополя – наш главный враг.
– Вы, как всегда, глубоко заблуждаетесь! – возмутилась интеллигентная дама из Российской академии наук. – Во-первых, именно тополь наиболее эффективно удерживает в себе металлосодержащую пыль…
Во-вторых, ему нет равных по количеству производимого в процессе фотосинтеза кислорода… В-третьих, по степени увлажнения воздуха он тоже оказывается на первом месте. И превосходит ту же ель в… десять раз.
– Мы продолжаем делать «глубокую омолаживающую обрезку» тополям-«девочкам», – доложил оперативную обстановку ветеран-озеленитель. – Но ведь никто точно не знает, сколько их в Москве… Поскольку денег на всеобщую инвентаризацию деревьев не хватает.
– Значит, в загашнике городских властей на летний сезон остается лишь одно эффективное оружие – струя воды, – с гордостью сказал пожарник. – Будем по-прежнему его применять в так называемых зонах «повышенного пожароопасного состояния»… Вокруг автозаправок, гаражей и т. д., и т. п.
– Надо бы дать соответствующее указание и ДЕЗам, – посоветовал озеленитель. – Ведь если прикажут дворнику поливать двор – будет… Не прикажут – плевать ему на летний снег с высокого минарета.
– Правильно!.. Но с тополями все-таки надо кончать! – не унимался высокопоставленный пожарник. – А на их месте посадить дубы, березы. Еще чего-нибудь.
– Если, не дай Бог, принять вашу бредовую идею, то Москва станет лысой и еще более загазованной, – снова возмутилась интеллигентная академическая дама. – Другое дело, бальзамический тополь надо постепенно менять на «непыльные» – пирамидальный и серебристый.
– Так что на данном этапе будем надеяться на воду пожарников. На энтузиазм дворников. И на постепенную капитуляцию послевоенных тополей… Ну и на проливные дожди, конечно. Грязная слизь под ногами все же лучше, чем пух повсюду, – подытожила традиционно-бестолковую дискуссию деловая правительственная женщина…
В огромном дупле послышалось какое-то шуршание. Вскоре из него выбрался на белый свет средних лет мужчина. Отряхнулся от всякого мусора.
– Здесь на работу уйдет дня три… Не меньше, – со знанием дела изрек инженер-лесопатолог.
Действительно. Дело это, как оказалось, долгое. Хлопотное. Муторное. И многосложное.
Для начала дупло дрелью и стамеской с молотком надо усердно очистить от поврежденной ткани. Затем добросовестно обработать фунгицидами – древесными антисептиками.
Только после того как все профилактические действия выполнены, можно приступать к процессу заделывания дупла. К его, образно выражаясь, пломбировке.
Тут подходит резиновая крошка, кремнийорганическая смола, разные виды цементов. «Лесные медики», однако, больше всего любят пользоваться обычной монтажной пеной.
Дешево и сердито. Быстро. А главное – надежно. Она, в отличие от прочих материалов, не трескается. И влагу не пропускает.
Но и это еще не все… Чтобы пломба сразу не бросалась в глаза и не портила внешние данные дерева, ее непременно декорируют.
В дело идет, в зависимости от размера дупла, то обыкновенная коричневая краска. То природные материалы – старая кора, валяющаяся неподалеку. В особых случаях – специальные силиконовые нашлепки.
Ювелирная работа. Ничего не скажешь… Не случайно ведь некоторые знакомые инженера-лесопатолога величают его «лесным стоматологом».
Правда, подавляющее большинство – просто «проктологом». Такой уж у нас, прости Господи, весьма оригинальный ассоциативный ряд…
Как бы там ни было, лесопатолог и его коллеги занимаются, ясное дело, не только дуплами. (Не зря по пять лет в институтах учились). Они, как терапевты, специалисты широкого профиля.
И со всевозможными насекомыми, если надо, разберутся. На садовых участках после их визитов даже комары до конца лета бесследно исчезают.
Они и крону любого непутевого, лохматого дерева, как опытные парикмахеры, приведут в божеский вид. Любо-дорого смотреть.
Особо не церемонятся «лесные врачеватели» лишь с тополями-«девочками». И делают им капитальное… обрезание.
Каждой весной в Москве можно видеть их нещадно ампутированные стволы. Дабы «пылили» меньше. Впрочем, особого толку от подобных операций все равно нету…
Степаныч выпил полстакана водки. Удовлетворенно крякнул. И закусил крабовой палочкой.
Отлепил от губы промокшую пушинку. С неприязнью рассмотрел ее. И заявил печальным голосом:
– Все неприятности в природе и жизни – от баб… И ничего уж тут, видно, не поделаешь. Судьба, мать ее за ногу!
– К чему это ты о них заговорил? – поинтересовался Коляныч.
Он изловчился наконец-то пальцем выловить все пушинки из стакана. Залудил свою дозу. И довольно хмыкнул.
Закусил свежим огурцом. И вопросительно уставился на всезнающего дворового товарища.
– Тополя-«мужики» ведут себя благопристойно. От них только польза – тени много, к примеру… А пух – это дамские штучки, – сказал Степаныч.
– Так всех «бабцов» надо выкорчевать навсегда! – вскипел Коляныч. – Из-за них сколько столичных алкашей словили белую горячку, узрев… «снег» в июне.
От возмущения он крепко врезал кулаком по столу. И с него испуганно взметнулась… стайка пуха.
– Не все так просто, – вздохнул Степаныч. – Я тут вычитал, что в Москве из-за катастрофической экологической обстановки наступает полная природная неразбериха. И на некоторых ветках тополей-«мужиков» стали появляться… бабские сережки.
– Вот те на, – окончательно расстроился Коляныч. И нервно разлил оставшуюся водку по стаканам.
Стародавние товарищи допили для успокоения. Закусили. И потихонечку побрели к ближайшему киоску за добавкой…
Уже смеркалось, когда поблизости объявилась жена Коляныча… Она уперла руки в толстые бока. И зычно заорала на законного супруга:
– Ах, ты, алкаш поганый!.. Не пущу тебя сегодня домой, олух старый!.. Ночуй, где хочешь, козел почти лысый!
И ушла, вздрагивая безразмерной задницей. Вздымая с дорожки ногами-тумбами пушистые облака…
Пили товарищи неторопливо. С удовольствием… Когда все кончилось, а денег на добавку не осталось, расстроенный Степаныч шатающейся походкой отправился домой. Спать.
А смертельно обиженный подругой жизни Коляныч решил в знак протеста переночевать на улице. Благо тепло. И дождя не намечалось.
Устроился он на газоне, под кустом. Там организовалась огромная пуховая постель. Ему было мягко и уютно. Отвергнутый супруг мгновенно и сладко заснул…
Рано утром кто-то – то ли случайно, то ли нарочно – бросил зажженную спичку… Пух вспыхнул. И здорово обжег спящего Коляныча.
Нет. Не до смерти, слава Богу. Но все же пришлось отправить его на «скорой» в больницу. О чем лишь к обеду узнала супруга…
Она стремительно ворвалась в палату. И… остолбенела. На нее с укором смотрел пострадавший муж.
Его редкие волосики на голове все обгорели. А еще вчера густые седые брови «похудели» и почернели.
– Колюшка милый, гадюка я подколодная! – истошно запричитала жена. И из ее глаз потекли змеиные слезы. – Коленька родной, прости ты меня, дуру безмозглую!
Простит он ее?.. Какие, вестимо, могут быть сомнения?
Русские мужики – это существа в подавляющем большинстве незлопамятные. Отходчивые. Добродушные. Мягкие, как тополиный пух…
Пьяненький москвич все же оторвался от двери подъезда. Усилием воли заставил себя передислоцироваться. И давно сидит на скамейке.
Он уже весь побелел. Посему очень похож на снеговика с носом-морковкой и красными слезящимися глазами.
Во дворе белым-бело. Пух прикрыл плотной «ватой» асфальт. Песочницы да и всю детскую площадку. Зеленую траву на газонах.
Настоящая зима. Только не холодно… Наоборот – душно и жарко.
Молодые тополя-«девочки» украсились изящными пуховыми сосульками. А березки, случайно оказавшиеся в их компании, совершенно поседели. Словно покрылись инеем.
Два старых тополя-«бабушки» стоят почти без листьев. Зато все в пуху. Это с ними случается, как утверждают знатоки, перед кончиной.
– Когда уж вы окочуритесь в конце-то концов… Года три всем мозги пудрите, – злобно цедит снеговик.
Дворовая ребятня занята любимой детской забавой – спичкой в «сугроб»… Летние снежинки вспыхивают, как порох. И тихонько трещат.
Огонек задорно бежит в разные стороны, оставляя на белом фоне темные пятна… Впрочем, на глазах они снова светлеют.
– Доиграетесь… На днях десятка два гаражей и машин дотла сгорели на Хорошевке, – гундосит со скамейки мужчина.
Неподалеку от него друг за другом ходят по кругу пара голубей. Их малиновые лапки утопают в пуховой перине.
Голубка то прибавит шагу. То остановится. И своими влажными бусинками зазывно уставится через плечо на ухажера.
– У всех вас одно на уме, – вздыхает снеговик с красными, слезящимися глазами.
Шустрые воробьи ныряют с головой в пуховые озерца. С удовольствием купаются.
К ним осторожно приближается черная кошка. Она утопает по самые усы в белоснежном газоне.
За ней стремительно и безмолвно несется колли. Он одет в красивую, пышную, огненно-красную шубу.
– В-о-о-т… Все друг друга только и мечтают сожрать… Что в природе. Что в нынешней жизни.
Голуби с паническим воркованием разбегаются в разные стороны… Воробьи с оглашенным чириканием вспархивают в воздух.
Кошка мгновенно взбирается на тополь. И оттуда на весь двор оглушительно, как из аварийной сирены, зазвучало злобное мяуканье… Пес заливается победным лаем.
Скоро все замолкают. Успокаиваются. И разлетаются-расходятся по своим делам.
Тишина и покой… На фоне голубого неба тополиные снежинки степенно и торжественно парят. Неторопливо опускаются на бренную землю.
– Красота-то какая, – добреет пьяненький москвич-снеговик с носом-морковкой и красными слезящимися глазами.
Неожиданный порыв ветра все меняет… Пух взял волю. Неистово завертелся. Закружился.
За несколько метров уже ничего не видно. Началась настоящая летняя метель…