Осень 1991 года
– Привет! Ты домой? – спросил в недавнем прошлом секретарь партбюро. – Сходим за компанию в райком. Узнаем, что там творится… У них телефон давно не отвечает.
Кому-то на учетные карточки наплевать. Но большинство хотели бы взять их на память. Сочинил я доверенность с солидными подписями и печатью. Возможно, отдадут документы на всех сразу.
– Пойдем. Лет через двадцать, если доживем, будем внукам рассказывать. Ходили, мол, в райком за партийными документами. Видели то-то, слышали то-то. Какая-никакая, а история...
Темнеет... Осенние дни становятся короче и тоскливее. Сыплет снежная крупа, завихряясь в порывах пронзительного ветра.
В сумерках райком выглядит неприкаянно и насуплено. Еще недавно это солидное, полное самодовольства здание с гордо развевающимся красным флагом на крыше главенствовало в тихом московском переулке.
Теперь его нет. Пропало и внешнее превосходство над пожилыми домами-соседями… Райком похож на одинокого, никому не нужного, обиженного жизнью и невзгодами старика, с трудом дотягивающего последние денечки в воспоминаниях о прошлом.
Раньше у центрального подъезда всегда было оживленно. Одни входили в райком, другие выходили. Разные люди, разные судьбы.
Сегодня – абсолютно пусто, ни одного человека. Входная дверь слегка отворяется и с жалобным писком захлопывается под порывами ветра.
– Странно. Еще не поздно, а никого не видно, – невесело сказал секретарь. – Раз пришли – зайдем. Хоть одну живую душу, может, найдем…
В просторном холле холодно и тускло. На огромной люстре под высоким потолком мерцает одна-единственная лампочка.
С портрета в позолоченной раме задумчиво поглядывает Владимир Ильич. Ниже на стене – его слова, напечатанные в каждом партийном билете: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи».
Несколько мраморных ступенек, когда-то покрытых чистой ковровой дорожкой, а ныне голые, затоптанные и грязные, ведут на первый этаж. На металлической коробке лифта наклеен лист бумаги с карандашной надписью: «Лифт не работает. В сектор учета поднимайтесь пешком».
На неосвещенную лестницу свет падает лишь на этажах. На дверях кабинетов поблескивают золотистые таблички с новыми фамилиями. И с названиями новоиспеченных организаций, перебравшихся на жительство в здание бывшего райкома.
– Идем как по «зебре». То черное, то белое, – философски заметил секретарь, останавливаясь передохнуть. – Я все думаю, как это у стариков сил хватает подниматься по темной нескончаемой лестнице?..
На пятом этаже в просторной комнате, уставленной креслами и журнальными столиками, – кромешная тьма. Небольшое окошко, через которое члены партии сдавали или получали документы, вставая или снимаясь с учета, закрыто.
Приоткрытая дверь сектора учета подсвечивается изнутри мерцающим желтоватым светом... За заваленным папками столом сидит девушка с усталым лицом. И задумчиво смотрит на стоящую перед ней свечу.
– Вы тут, как в склепе, – мрачно пошутил секретарь. Сообразил, что переборщил. И доброжелательно добавил: – Добрый вечер!.. Как дела?
Девушка из сектора учета оторвала взгляд от свечи. С испугом и недоверием уставилась на нас, словно на пришельцев с того света:
– Кто вы?
– Мы – члены КПСС. После указа... вроде бы бывшие, – засомневался секретарь.
– Партбилеты у вас с собой? – успокоившись, спросила девушка.
– А как же. Вот и официальная доверенность. Хотелось бы получить документы на всех наших коммунистов... Видите, большую сумку с собой взял.
– Сумку-то я вижу. Но она вам не пригодится... Учетные карточки на всю организацию не выдам.
– Как это понимать! – вскипел секретарь. – Раньше тут порядок был, а теперь?
– Не волнуйтесь, пожалуйста. Я все объясню... Были случаи, когда брали чужие документы. И они бесследно пропадали. То ли их выбрасывали на свалку. То ли сжигали или еще что-то делали... Сами знаете, немало активных коммунистов вдруг превратились в ярых антикоммунистов.
– Модно стало перекрашиваться в «демократов» всех оттенков, – согласился секретарь.
– Поэтому выдаем учетные карточки только по предъявлении партийного билета лично каждому коммунисту.
– Свои-то документы мы получим? – загрустил секретарь.
– Зря пришли в такую темень, – окончательно расстроила нас девушка из сектора учета. – Я, хоть убейте, в архив со свечой не полезу. Сгорит все дотла.
– На этажах светло и тепло. А у вас мрак и холодина, как в морге, – вернулся к кладбищенской теме секретарь.
– После указа городские власти из кожи вон лезут, чтобы побыстрее выжить нас из райкома… Сначала телефон отключили. Потом – лифт. Недели две назад – отопление и электричество.
– Сумасшедший дом во всесоюзном масштабе!
– Верно, – невесело сказала девушка из сектора учета. – Скоро, как теперь говорят, крыша поедет.
– Это уж точно, – согласился секретарь. – И все же. Когда нам получить свои учетные карточки?
– Завтра последний день. Потом все документы увезут на хранение. Приходите пораньше. Людей, как обычно, много будет...
На следующий день секретарь был по горло занят делами на работе. Пришлось идти одному.
Райком с утра был переполнен народом. С первого до последнего этажа по лестнице тянулась нескончаемая человеческая цепочка.
Несколько женщин помогали девушке из сектора учета находить и выдавать учетные карточки. Получив документы, бывшие коммунисты спускались по лестнице. Им навстречу медленно, со ступеньки на ступеньку, поднимались другие.
Старый человек в давным-давно вышедшем из моды, но чистом и аккуратном костюме со значком ветерана КПСС от нечего делать достал из кармана партийный билет. Задумчиво начал переворачивать странички, что-то вспоминая и шевеля потрескавшимися губами.
– Что, ветеран, прикидываете, сколько партийных взносов внесли? – поинтересовался стоящий на ступеньку ниже парень, похожий на процветающего кооператора.
– Разве подсчитаешь, сколько ухлопал за пятьдесят с лишним лет?! Исправно, раз в месяц платил. Оказалось – все зря, коту под хвост... Как ты думаешь, можно получить назад взносы?
– Держите карман шире! У нас вечно берут, но отдавать забывают... КПСС запретили. Партийное имущество отобрали. А в него наши с вами деньги вложены. Ни копейки не отдадут.
– Что за напасть, – загрустил Ветеран. – Страной то одни, то другие правят. Лучше не становится... Все хуже и хуже.
– Это еще цветочки, скоро ягодки будут! – уверенно сказал Кооператор.
– На фронте отвоевал, – вспоминал Ветеран. – Потом на одном и том же заводе вкалывал. Уволился, стаж трудовой большой. Думал – доживу тихо, спокойно... Не тут-то было. На пенсию протянуть трудно. Да и стыдно перед самим собой и родственниками.
Внучка все спрашивает: «Дед, почему у тебя ничего нет?» А я не знаю, что ответить. Не понимаю, почему так получилось... Таких, как я, миллионы коммунистов. Честно работали. Честно жили. Но ничего к старости не накопили... Нас всех чуть ли не «врагами народа» объявили. За что, спрашивается?
– Не за что!.. Традиция у нас такая. Приходят новые власти и первым делом своих предшественников дерьмом поливают.
– Пусть большие начальники между собой разбираются. А простые люди при чем?.. Что я, обокрал кого-нибудь? Или мне платили больше, чем беспартийным? Или пенсия выше? Или льготы имел какие?... Ни дачи у меня нет. Ни машины. Ни хорошей квартиры. Ни денег на сберкнижке. Ничего нет!
– Тоска, – согласился Кооператор. Помолчал немного и неожиданно пожаловался: – У меня другая история... За последние годы столько «бабок» заколотил! Что делать с ними, прямо не знаю!
– Разве бывает такое? – изумился Ветеран. И уставился на соседа по лестнице как на уникальный музейный экспонат.
– В перестройку всякое бывает... Одну дачу построил. Вторую – скоро закончат. Машину себе купил давно. На прошлой неделе – жене.
Огромную квартиру в центре, сами понимаете, не за заслуги перед партией помогли выбить. Всяких там видиков, телевизоров японских хоть пруд пруди. Шмоток разных лет на десять хватит... Прибарахлился выше крыши, а деньги идут и идут!
– Откуда берутся-то, если не секрет?
– У меня секретов нет. Потому что вижу вас в первый и последний раз, – разоткровенничался Кооператор. – Если коротко, без деталей ненужных, все просто, как детский горшок... Организовали, значит, кооператив несколько лет назад. Покупаем – продаем. Покупаем – продаем. Дело в шляпе, а мы с деньгами!
– А сам-то кооператив что производит? – не унимался от любопытства Ветеран.
– Гаек и болтов мы не делаем. Ничего не производим, – искренне удивился врожденной несообразительности собеседника Кооператор. – Я же объяснил. Покупаем – продаем. Покупаем – продаем! И все дела!.. Неужели непонятно?!
Ветеран ушел в себя и крепко задумался. Попытался сообразить, как можно ни за что получать бешеные деньги. Мысли заворачивались в тугой клубок, который никак не удавалось развязать.
«Совсем из ума выжил, – пришел он к печальному выводу. – Голова не соображает... Может, так и надо. Но нам, старикам, непонятно. По-воровски как-то. Незаслуженно. Не заработано честным трудом...»
Навстречу осторожно, держась за перила, спускались из сектора учета его ровесники... Вся жизнь неожиданно представилась ему бестолковой лестницей. Долгие годы трудной дороги куда-то вверх с надеждой на лучшее. А теперь вниз – без остановки, до самого конца.
«Думай не думай, ничего не изменишь. Поздно... Сил больше нет», – подумал Ветеран. И решил кое-что выяснить у преуспевающего соседа по райкомовской лестнице:
– Понять, парень, не могу!.. Зачем ты в партию вступил?
– Историческое, можно сказать, затмение... Когда грянула перестройка, высокопоставленные партийцы начали умные лозунги выдвигать.
Будем, мол, строить гуманный, демократический социализм. Будущее страны, мол, за молодыми коммунистами новой формации... В нашем НИИ многие вступили в партию. Я тоже. Потом, сами знаете, что началось.
– На собственной шкуре, как и все, испытал, – вздохнул Ветеран.
– То-то и оно... Вожжи отпустили – понеслась государственная телега по ямам и колдобинам. Все скрипит, отваливается, а мы едем. Но куда?.. Толком никто не знает! Одни орут про социализм. Вторые – про капитализм. Третьи – про монархию. Остальные просто так, для развлечения, на митингах толкаются.
– Это ты хорошо о телеге придумал, – порадовался Ветеран, вспомнив далекое крестьянское детство.
– Новые законы чуть ли не каждый день принимали. Только никто на них внимания не обращал. Шум, гам, неразбериха... Золотая жила для сообразительных людей! Под ногами без присмотра кучи денег валяются. Хватай и набивай карманы, если мозги есть!
– А взносы как же? – хитро прищурившись, поинтересовался Ветеран. – Раз в партию вступил, платить-то их все равно надо!
– Платил по дурости. Жалко было, конечно, такие «бабки» отдавать, – с сожалением вспомнил Кооператор. Достал из кармана партбилет и протянул соседу. – Посмотрите, если не верите!
Ветеран перелистал странички и внимательно посмотрел взносы за последние годы. Покачал головой и с нескрываемым недоумением вернул партбилет.
– Дела!.. Я, наверное, за всю жизнь столько не заработал, сколько ты взносов заплатил. Ничего не понимаю!
– Сами знаете, сколько народу ушло из партии... Я по глупости тянул до последнего дня. Пока всех нас не разогнали в шею. И правильно сделали.
– Почему правильно? – взорвался Ветеран. – Говорят одно, делают другое. Разве это по-людски... Тебя, парень, спрашиваю?
– Я вас что-то не понимаю... Вы о чем шумите?
– Любое дело надо по совести делать. Для наших «слуг народа» это не обязательно. Для них главное до партийной кормушки, до власти добраться. Заботы простых людей – дело десятое.
– Правильно, – согласился Кооператор.
– Возьмем Ельцина, к примеру, – переполняясь злобою от несправедливости, продолжал Ветеран: – По партийной лестнице вскарабкался на высшие ступени. И... КПСС запретил. Всех коммунистов с грязью смешал. Всех подряд. Обидно для честных людей. Таких большинство... Совесть-то у него есть, хотел бы я знать?
– Не знаю, – засомневался Кооператор. – Может, есть. Может, и нет. Чужая душа – потемки.
– А Горбачев чего натворил! – рассуждал Ветеран, не обращая внимания на сомневающегося соседа. – Пробрался в генеральные секретари. Сначала агитировал за социализм. Потом еще за что-то непонятное. И... президентом стал.
– Хитрован... Умеет дела делать!
– После путча своих товарищей по партии, которых сам на высокие посты назначил, предателями назвал и под суд отдал. От поста генсека отказался. Центральный комитет уговорил самораспуститься.
Сидит в одиночку на шатающемся президентском кресле. Союз трещит по швам. Скоро развалится... Вот тогда-то Горбачева его партийные выдвиженцы пинком под зад на пенсию отправят. Или за решетку.
– Какие выдвиженцы? – не понял Кооператор.
– С мозгами у тебя не густо, сынок, – добродушно усмехнулся Ветеран. – Паршивое положение у Горбачева. Те, кого он двигал по партийной лестнице, чувствуют, что дело дрянь. И перескакивают к «демократам» Ельцина... А сам-то он откуда взялся?
– Кто? – окончательно запутался Кооператор.
– Ельцин! – зло уточнил Ветеран. – Опять же от Горбачева. В начале перестройки он его с Урала призвал для укрепления столичных коммунистов. В Москве о нем и слыхом не слыхивали. Вдруг самым большим начальником стал в городе... Помнишь?
– Помню! – подтвердил Кооператор.
– Ну вот... Потом Горбачев с Ельциным сцепились как кошка с собакой. Чем дальше, тем злее. Заканчивается склока всесоюзным развалом. У них это политикой называется. Я бы назвал по-другому. Но не буду – слишком матерно звучит. Такие дела, парень. Добрались мы наконец до последнего этажа…
В просторной комнате между креслами и журнальными столиками змеилась очередь. Люди тихо переговаривались. Волновались, видя через большое окно, как стремительно темнеет на улице.
Из сектора учета вышла девушка. Она громко сказала, чтобы слышала вся лестница:
– Товарищи, соберите последние пятьдесят партийных билетов. Больше учетных карточек найти не успеем. Скоро в архиве станет совсем темно. Извините, что так получилось...
Все постепенно разошлись. Лишь у сектора учета еще толпились люди. Получив документы, они последними уходили из райкома.
Ветеран и Кооператор спускались по лестнице вместе. В холле двое рабочих, сняв со стены портрет Ленина, заворачивали его в чистый кусок брезента.
– Зачем мы это делаем? – спросил тот, что помоложе. – Все равно сгниет без надобности в подвале.
– Кто знает, что дальше будет, – ответил пожилой. – Может, опять скоро заставят вешать на прежнее место. То одно, то другое! Черт их всех побери!..
Ветеран и Кооператор вышли на неприветливую и пустынную осеннюю улицу. Дверь райкома с жалобным писком захлопнулась от порыва пронзительного ветра.
– Последний вопрос имею перед прощанием, – неожиданно остановился и спросил Ветеран. – Я не зря простоял целый день на лестнице за своей учетной карточкой.
В ней расписана по годам почти вся моя жизнь. Отказываться от нее не желаю... Ну, а тебе, сынок, зачем она нужна? На всю эту историю с партией тебе наплевать! Верно?
– Верно! Но надо о будущем думать. Как верно заметил пожилой работяга, неизвестно, что дальше-то будет. Не помешает учетная карточка на всякий случай... Давайте лучше я вас до дома подвезу!
– Не надо. Разные, парень, у нас с тобой дороги... Пока силы есть, похожу пешком. Придет время, отвезут куда следует на казенном транспорте... Будь здоров! – попрощался Ветеран. И побрел сквозь завихрения снежной крупы.
Кооператор завел свою машину. Врубил беззаботную песенку на магнитоле. Прогрел двигатель. Нажал на газ и рванул в обратную сторону. Подальше от старика-ветерана и райкомовской лестницы...