Кругосветка
Автобиографическое плавание

25 октября 2014 года.Суббота… К 15.00 ко мне домой начали дружно подтягиваться друзья-товарищи из нашего замечательно-уникального 11-го «Б».

Последний раз мы встречались у Саши Садикова несколько лет назад. До этого – у Оли Столбовой… Она-то, дама очень симпатичная, стройная, длинноногая, главное – на редкость обязательная, и была назначена заместителем по продовольственной части.

Все участники сбора звонили ей, чтобы уточнить детали неумолимо надвигающегося мероприятия. И доктор филологических наук грамотно указывала одноклассникам, какую каждому из них надо приносить выпивку. Воду. Соки. Закусь. Овощи. Фрукты.

Одноклассницам вменялось в святую обязанность изготовить в домашних условиях разные там хитроумные салаты. Доставить их в целости и сохранности в нужное время по указанному адресу.

Сама Оля, по моей слезной просьбе, прибыла на подмогу немного пораньше… В одной руке – тяжеленный пакет с провиантом, в том числе ею самой произведенным. В другой – почти невесомый с длинной скатертью, которой у меня вовек не было в наличии.

Приволокли два стола в большую комнату. Сдвинули. Накрыли, чем положено. Полметра, блин, не хватило… Прикрыли темную брешь, по мудрому указанию Столбовой, относительно белым кухонным полотенцем.

Приставили кресло. Все имеющиеся в квартире стулья и табуретки. Оказалось, на одиннадцать душ как раз впритык хватит. Плюс четверо запросто усядутся на богатырскую койку из Мурома…

С Олей мы отыскали телефоны двадцати одноклассников. Пятнадцать откликнулись сразу и с удивительным для нашего весьма почтенного возраста энтузиазмом… Пятеро по разным причинам отказались. Загрустили. И попросили всем передать сердечнейший привет.

У Светы Скляренко – солидный юбилей у кого-то из родственников… Паша Новиков, засеченный по мобильнику «на прогулке» (так, ясное дело, мог сказануть только персонаж с долгим дипломатическим стажем) вернется в Москву только 28-го.

Лена Беликова, как обычно, в холодную погоду пребывала в крайней тоске и полном недомогании. Сопела. Хрипела. Кашляла. На улицу носа не казала… Коля Рублев бодрым голосом доложил из больничной палаты, что находится на длительном обследовании.

Профессор, доктор медицинских наук Коля Степанов, узнав о сборище, безысходно пробормотал: «Сам знаешь»… Ведаю, Колюшка. Нету у тебя, горемычного, практически никакой возможности порвать семейные кандалы и вырваться на свободу.

Еще одного доктора наук мы нежданно-негаданно недосчитались в день встречи… Именно сегодня, совсем некстати, старые хвори прихватили Лену Беляевскую. И сил ей, страдалице,  покинуть домашний очаг не хватило.

Плюс еще одна неожиданность – непредвиденное отсутствие классного олигарха Виталика Кучковского. Какие-то катаклизмы стряслись на его заводе. И ему пришлось срочно отбыть в Смоленск…

Как бы там ни было, народ подтягивался на мероприятие по доброй традиции вовремя. Один за другим. Индивидуально. Или группками… Все добирались, как благопристойные пенсионеры, на общественном транспорте. На метро.

За исключением Коли Ермакова… Он позвоним заранее. Сообщил номер и марку своего авто. Потребовал их сообщить охраннику. Чтобы тот, когда нужно, поднял шлагбаум. И пропустил его во двор.

Коляну, выяснилось, в данный исторический момент нельзя принимать ни грамма «огненной жидкости»… Стоит особо отметить, он все же привез спиртосодержащие емкости. Не для себя. Для товарищей. Вот какой у нас душевный одноклассник!

За ядерных дел виртуозом Андреем Синевым пожаловал гуманитарный профессор Саша Садиков… Оба с пакетами, переполненными бутылками и провизией.

За ними, с минимальным отставанием, объявились красавицы-преподавательницы Лены – Тимофеева и Королева. С баулами, утяжеленными разнообразными салатами.

За доктором физико-математических наук Женей Рагозиным последовали сразу аж три кандидата примерно того же профиля – Саша Приезжев, Миша Титов, Саша Сеферов… Последний с зачехленной гитарой в руке.

Володю Егошкина ждать особо не стоило. Час назад он связался со мной по мобильнику из Подмосковья. Загробным голосом пожаловался, что в печали-раздумье сидит… на пне у станции. Ждет, когда же после перерыва наконец-то пойдут электрички.

Еще одна наша длинноногая классная краса Марина Благонравова должны была появиться примерно к шести. Потому как лишь в 17.10 заканчивался ее последний урок в Плехановке…

В прихожей, как положено, сердечные обнимайчики-поцелуйчики. Восторженные восклицания типа «Как ты прекрасно выглядишь!!!». В ответ – «А ты вроде бы даже помолодел!!!»

Чего на самом-то деле, выражаясь словами классика, не может быть. Потому что этого не может быть никогда… К великому сожалению, конечно.

В начальных классах все поголовно тридцатилетние-сорокалетние казались нам пожилыми дядями и тетями. Взгляни тогда на нас сегодняшних, наверняка подумали бы: «Зажилось старичье… Пора на погост».

Мы, слава Богу, держимся. Как ни странно. Пока… Больше того. После традиционных сантиментов одноклассники с юношеским задором принялись за общественно-полезный труд.

Раскладывали на столе в комнате салфетки. На них – тарелки. По сторонам – вилки и ножи. Расставляли рюмки и фужеры. Лихо с глухими хлопками откупоривали бутылки с вином. С пронзительным скрежетом отвинчивали крышечки с водки.

На кухне кипело особо важное действо. Что-то открывалось. Разворачивалось. Резалось. Укладывалось. Украшалось. На кусочки белого хлеба намазывалось масло, на него – красная икра… Все при деле. Любо-дорого смотреть на неукротимых пенсионеров.

Подготовительный процесс прервался гудками домофона. По заказу Благонравовой, оказалось, привезли горячие осетинские пироги. Они есть, Марины нет… Решаем ее долю во избежание конфуза отложить на резервную тарелку.

Ну вроде бы все. На столе, несмотря на санкции зарубежных злопыхателей, – сплошное изобилие… Одноклассники с шуточками-прибауточками занимали места по собственному усмотрению.  

Пронзительные звонки в прихожей. Открыли дверь. В светлом проеме нарисовались  темные контуры высокой худощавой личности… Это наш неподражаемый Егошкин.

С ликом Христа. Огромными печально-задумчивыми глазами. Длинной седой бородой… На плече – котомка. Скорее всего, не с бутылками и закусью. А с православной литературой.

Володя занял свободное место за живописным столом. Теперь уж точно можно начинать. Открыли шампанское. Налили в фужеры… Мне, как хозяину дома, положено было открыть наш сбор:

– Господа-товарищи! Первым делом напомню тем, кто по старости окончательно ослаб памятью, – у нас целых пять(!) докторов самых разных наук. (Возможно, их даже больше)… Кандидатов – вообще несметное количество!

Такого расклада, согласитесь, не может быть нигде! И никогда!.. Кроме того. У нас, как когда-то в Греции до ее вступления в ЕЭС, есть все. Один вроде бы зэк! Один вроде бы голубой!

Один почти наверняка посланник Божий с высшим техническим и одновременно литературным образованием! Имеется в виду придающий солидность и духовность сегодняшнему мероприятию практически… святой угодник по фамилии Егошкин.

– Ну это ты зря, – для порядка загудел и одновременно заулыбался сквозь негустую бороду Володя.

– Нельзя не вспомнить деяния неразлучной парочки Синев – Степанов… Первый имел прозвище Бобер. Второй – Муравей. Они-то и вписали незабываемые страницы в историю 11-го «Б».

Вывели класс на международный уровень в солнечный день на очередном субботнике по сбору металлолома или макулатуры… Неразлейвода синхронно, без всякого злого умысла, вроде бы справили малую нужду в яму для угля у котельной.

Почему вроде бы?.. Потому что Синев-Бобер категорически отказался от содеянного: "Не было такого!" Степанов-Муравей частично признался: "Да, пописали мы. Но, насколько помню, не в яму. А у двери".

Не исключено, одноклассники, в данном мокром мероприятии поучаствовали и хулиганы из других классов. Всякое может быть... Как бы там ни было. Факт остается фактом.

Из подземелья по крутым ступеням выскочил с головы до ног, прости Господи за выражение, обоссанный истопник. С его штатного в любое время года ватника и треуха исходили клубы пара.

Громогласно матерясь, он поспешил-заковылял к нашему многоуважаемому директору школы. Чтобы, ясен пень, пожаловаться на свершившееся невиданное безобразие. И добиться сурового возмездия для виновных.

Разъяренный и подмоченный труженик котельной смел по пути секретаршу. Ворвался в просторный кабинет Шиповой. Размахивая руками и используя в основном ненормативную лексику, попытался разъяснить Валентине Ивановне суть произошедшего беспредела.

Директор, как ныне модно говорить, была в шоке. Зато до глубины души возрадовались, значительно пополнив словарный запас, ее гости – почтенные русскоговорящие учителя из… Англии.

– Я эту печальную историю о безвинно пострадавшем истопнике призабыла, –  загрустила сердобольная Лена Королева. И для поднятия настроения… отхлебнула из фужера шампанского.

И строго добавил: – Ну, Димитрий, вещай дальше.

– Что характерно… Степанов не остановился на достигнутом. И поучаствовал в событии с политической подоплекой. По словам Колюшки, благороднейшего и честнейшего дворянина, случилось следующее.

Лето 1965-го. Квартира его семейства окнами выходила, словно специально, на Чистые пруды… Он, «ашник» Саня Дзенев и Слава Ермаков (только что вернувшийся из армии старший брат нашего одноклассника) вместе готовились поступать в медицинский.

Усердно позанимались. Подустали. Решили отдохнуть. Перекусить. Заодно, само собой, размяться дешевым потрвешком... После выпивона у Славки что-то непотребное произошло в организме. Начало его выворачивать прямо-таки наизнанку.

Куда пойти?! Куда податься?!.. До сортира бежать – далеко. Да и неудобно – рядом, на кухне, чаевничали замечательные Степановские родители. Единственное спасение – окно. Высунулся по пояс Ермаков-старший с пятого этажа.

Увидел внизу молодую мамочку с коляской. Усилием воли сдержался (у нас, в Сокольниках, почти все такие – благородные)… Следующим шел средних лет мужик в костюме и шляпе. Ему-то и досталось по полной программе.

Поначалу – полная, мертвая тишина… Потом с Чистых прудов донесся душещипательный человеческий вопль. Продолжительный. Оглушительный. Истошный:

– Товарищи!.. Что творится-то?!. Средь бела дня!.. В центре Москвы!.. С головы до ног!.. Заблевали!.. Меня!!.. Депутата Моссовета!!!... Помогите, люди добрые!.. Надо найти преступника!

Дело – дрянь… Как будущий хирург, Колюшка мгновенно принял жизненно важное решение. Забежал на кухню к родителям. Решительно им сказал, что ему с товарищами надо срочно ехать в Ленинку для изучения дополнительной медицинской литературы.

«Какие они замечательные ребята!» – наверняка радостно про себя воскликнула его матушка, закрывая за абитуриентами дверь. Она же ее и открыла, когда вскоре загудел звонок. И… остолбенела.

На пороге высился грозного вида участковый. Рядом – три дружинника с красными повязками на рукавах… Из-за их широких спин шустро выскочил заблеванный мужичок в сверхдефицитном по тем временам дакроновом костюме.

Он истошно провопил то же самое, что и на улице… Матушка Степанова и его батяня, боевой моряк-фронтовик, выдвинувшийся на шум-гам в прихожую из кухни, пострадавшему депутату Моссовета категорически верить не хотели.

Тем не менее… Под руководством участкового были проведены тщательные следственные действия по всей квартире. И в комнате Колюшки нашлась-таки улика преступления – лужица вонючей слизи на подоконнике.

Как Степановские родители урегулировали конфликт – неизвестно… Они так и не признались. Не проговорились. Унесли тайну в могилу.

– Что ты все чернуху несешь о других! – заверещал на другом конце стола Синев. – Сам-то, общеизвестно, не аризонская пеночка… Чего только не вытворял на жизненном пути!

– Не надо грязи, Андрюха!.. Я тоже по мере сил добавлял, образно выражаясь, новые краски в коллективный портрет нашего несравненного «Б». И, чистосердечно отметим, не без успеха.

Ну, к примеру… Как-то в начальных классах показал результат мирового уровня. За четыре урока – трояк! Две пары!! Кол!!! Поэтому, скорее всего, лишь с третьего(!) захода прорвался в ликбез.

Оттуда, правда, через полтора года вышибли меня, разгильдяя непутевого, под зад коленом за прогулы и академическую неуспеваемость… Решил на перевоспитание отправиться под красные знамена. Поначалу никак брать не желали – это отдельная история.

В конце-то концов судьба занесла в морскую авиацию Краснознаменного Черноморского флота… Отслужил срочную. Дембельнулся. Восстановился в институте. И все же добрался до финиша.

Дневное верхнее образование несколько, понятно, затянулось. Продлилось оно целых девять(!) лет. В дипломе иняза так и написано – поступил в 1966-м, окончил в 1975-м… Не мировой рекорд, конечно. Результат, однако, неплохой. Главное – класс не опозорил.

– Нет-нет. Ни в коем случае… Даже наоборот, – согласилась добродушная Лена Тимофеева. И поинтересовалась: – Дальше-то что было?

– В 28 лет, Ленок, окончил, значит, ликбез. Занялся журналистикой. Попахал в АПН, ТАСС, «Неделе», «Известиях»… Суматошная жизнь. Зато фантастически интересная… Разные люди. Экзотические страны… Туда-сюда.

Командировки по всему Союзу... Кругосветка на «Михаиле Лермонтове»… Кавказ. Памир. Гималаи, где советские альпинисты впервые и очень успешно штурмовали Эверест.

В Афганистане неподалеку от границы с Пакистаном дожурналистился до огнестрельных осколочных ранений головы, плеча, бедра. До контузии –  в виде творческого апофеоза.

Вернулся в Москву. Новая невезуха – тяжелая черепно-мозговая травма… С переломом свода черепа под сиренный вой «скорой» транспортировали меня, многострадального, в  «Склиф».

После трехнедельного пребывания в полнейшем небытии, как ни странно, оклемался. Выбрался оттуда, удивительно, в более или менее одушевленно-разумном состоянии… Правда, с двумя приличными дырками в башке. Слева – 7х8 см. Справа – 3х4.

45-летие, день в день, в отделе кадров «Известий» мне торжественно отметили последней записью в пухлой трудовой книжке: «Освобожден от занимаемой должности в связи с переходом на II группу инвалидности».

Что делать дальше?!.  Лег на грунт. Притих-затаился. Впервые от нечего делать задумался о смысле жизни. Достойного ответа, как и все люди, все человеки, естественно, не нашел.

Чтобы хоть чем-то занять время до неумолимо приближающегося выноса на Ваганьково, решил снова взяться за перо. О чем писать?!. Ранено-контужено-трепанированный котелок неожиданно посетила мысль-подсказка.

Взялся за роман века с похоронным названием «Груз 200. Афганский дневник»… Вскоре жизнь заставила переориентироваться. Поскольку Афган вспоминался невинным детским садиком по сравнению с отечественным перестроечным борделем.

С тех пор созидаю своеобразную литературно-публицистическую летопись российского невиданного бардака… Цикл именуется в духе времени – «Смутные рассказы».

Сборники тиражом 500 экз. издаю на средства давних друзей-товарищей и их знакомых. Неизвестных мне сердобольных граждан. Пока еще не вымерших, слава Богу, в России-страдалице.

В периоды умственного застоя сам себе присваиваю (от других-то хрен дождешься) почетные звания с восклицательными знаками… Для поднятия настроения. И ожесточения творческого запала. Без коего, сами понимаете, не рождаются нетленки-эпохалки.

Человек-легенда!.. Кругосветник-высотник!!.. Воин-интернационалист!!!.. Классик всех времен и народов!!!!.. И одновременно инвалид всех войн и революций!!!!!

Обратите особое внимание, престарелые одноклассники, на знаки препинания… Вышеперечисленные титулы (сами, надеюсь, допетрите) надо произносить с душой. Сверх эмоционально. С поднимающимся до космических высот звуком.

– Все их ведь никогда не запомнишь. Да и силы-то уже не те... Видно, окончательно ты умом тронулся! – с разных концов стола послышалось сомнение одноклассницы и предположение одноклассника.

– Тренируйтесь, товарищи! Усердно. Через не могу... Как говаривал мой давний знакомый, замечательный детский хирург и одновременно известный альпинист Свет Орловский: «Тяжело в лечении – легко в гробу»… Не будем, однако, о неизбежном.

Лучше вспомним для душевной бодрости, что в нашем умнейшем (за редким, вестимо, исключением) 11-м «Б» шесть(!) медалистов… Золотые – Беляевская, Благонравова, Сеферов. Серебряные – Новиков, Сидорова, Столбова.

Их славные имена навечно выгравированы и покрашены соответствующими цветами на мраморных досках в школе… Немало одноклассников удостоены красных дипломов в  лучших институтах почившего СССР.

Кого только нет среди нас!.. Экономисты. Географы. Металлурги. Специалисты по драгоценным металлам. Ядерщики. Физики. Механики И т. д., и т. п… Чего только не удумали нашенские Кулибины из несравненного класса?!

Даже название докторской диссертации Аллы Левановой до сих пор остается великой тайной… Виталик Кучковский (Куча) запатентовал и внедрил несколько новинок в области управления неизвестно каким оружием… У Мишки Титова (Тит) аж 42(!) изобретения.

У нас в наличии советник-посланник 1-го ранга. (При Петре, кстати, Пашку Новикова величали бы генерал-лейтенантом дипломатической службы). Журналисты. Писатели. Театральные критики. Лингвисты. Переводчики всех мастей.

Вот один из них – Саня Садиков… Он не только преподавал английский, испанский, португальский в Министерстве иностранных дел. Заодно регулярно синхронил в кабинках на международных форумах.

Лично переводил Путину, Медведеву, Уго Чавесу и прочим президентам. В свободное от основной работы время успевал замахнуться на Борхеса, Лорку. На других великих поэтов и драматургов.

Неподалеку от Садикова расположился известнейший лингвист – Ольга Валерьевна Столбова… Она прославилась, конечно же, не только тем, что со школьных времен нигде не прибавила ни грамма. (Данный наглядный факт, естественно, не может ни вызывать определенной зависти у одноклассников).

Наша мужественная Оленька прошагала вдоль и поперек всю Нигерию. Досконально изучила один из 150(!) в основном бесписьменных чадских языков. И наверняка навечно отпечаталась в памяти чернокожих аборигенов в образе щедрой белой красавицы. (Больше всего им по душе, выяснилось, пришлись советские… кальсоны).

Столбова ослепительно блеснула в международном проекте «Эволюция человеческого языка» под руководством Нобелевского лауреата Мюррея Мак-Гила. В настоящий момент неутомимая одноклассница круглосуточно творит «Этимологический словарь чадских языков»…

Наши профессора, доценты вправляли мозги непутевым студентам (некоторые продолжают этим делом заниматься до сих пор) в престижнейших вузах страны. А Лена Королева (Лапа)… 41(!) год преподавала математику и английский в московских школах.

Есть среди нас и боевой офицер-преподаватель Коля Ермаков. Должны быть, как мне подсказывает внутренний голос, высокопоставленные товарищи из КГБ, ГРУ… Они пока, правда, не раскалываются. Ну ничего. Рано или поздно выведем их на чистую воду.

– Куда они, несмотря на глубочайшую конспирацию, денутся?! – воинственно воскликнул Саша Приезжев.

– В перестроечно-постперестроечное лихолетье в нашем «Б», логично, появилась и голь перекатная. И денежные мешки… Последние обзавелись своими фирмами. Заводами и фабриками. Занялись золотишком и, как выражаются гламурные пустышки, брюликами.

Заколачивать бешеные бабки, ежу понятно, дело непростое и рискованное. Одних  утопили китайские конкуренты. Других – родное государство. Третьих – вроде бы надежнейшие друзья-коллеги. Единицы пока на плаву, хотя и пускают пузыри…

Короче. Как ни крути, у нас на самом деле есть все.  Замечательная классная певунья – пожалуйста!.. Лена Тимофеева до сих пор очень проникновенно голосит в народном хоре о хроническом русском страдании.

Нашенский поэт – будьте любезны!.. Саша Сеферов по-прежнему излагает свои уникальные мысли исключительно в стихотворном варианте. И нередко сопровождает их гитарным перебором.

Имеется в 11-м «Б» и лихой гонщик. И искусный рыболов. И отчаянный охотник… Все это, что неудивительно, вместилось в одном крупногабаритном однокласснике – Рублеве.

Колян ухитрился собственными руками перестроить старую «Волгу» во… внедорожник. И носился на нем как угорелый по пересеченной местности. Утирал нос конкурентам в преодолении болот. Ручьев. Обрывов. Буреломов.

Он же на своем катере с десятком удилищ вспарывал гладь рек. Водохранилищ. Морей. Океанов. Любовался окружающими пейзажами. Баловался изощренными коктейлями, пока на крючки насаживались рыбины разных размеров и названий.

Своими глазами видел у него на даче под Москвой солидный набор охотничьих стволов высочайшего класса. Не меньший арсенал, наверное, и у Кучковского… Немало они, как пить дать, перебили всякой живности по всему земному шару.

Не обошли классные охотники и бескрайние просторы России-матушки. По агентурным данным, Виталик не раз ходил на самого… медведя. Больше того. Он как-то отложил в сторону традиционное ружьишко и перешел на… арбалет!

Славен «Б» и заядлым игроком с той же фамилией – Кучковский. Он еще в студенческие годы заразился игрой на бегах на Московском ипподроме. И преферансом в долгопрудненской общаге.

Куча и сейчас, в весьма преклонном возрасте, не утихомирился… Правда, передислоцировался в домашний уют-тишину. Уселся в комфортное кресло. И регулярно режется в самые азартные игрища с компьютерными недругами.

Есть у нас, не поверите, и собственный знаменитый… собаковод! Все с тем же ФИО – Кучковский Виталий Иванович. Он непревзойденный специалист по русским черным терьерам. Его воспитанники побеждали на многих чемпионатах в Европе.

Когда Виталик вспоминает об Онегине (крутой кобель, понятно) и Ненагляде (красивейшая сука, естественно), с ним происходит мгновенное перевоплощение. Суровая физиономия и голос наставника четвероногих друзей человека добреют беспредельно…

Господа-товарищи!.. Все вышеупомянутое (это, конечно же, далеко не полные статистические данные) подводит к однозначному выводу: такого класса, как наш, не было!.. Нет!!. И не будет во всепланетарном масштабе!!!

Посему с чистой совестью и на голубом глазу присваиваю ему наипочетнейшее звание – легендарный!.. Слава родному 11-му «Б»!!. Ура!!!

– Ура!.. Ура-а!!.. Ура-а-а-а-а!!! – единодушно громыхнули одноклассники почти на весь Ленинградский проспект.

Звонко чокнулись. С энтузиазмом осушили бокалы с шампанским… Закусили. Разлили водку-вино по рюмкам-фужерам.

– Ребятушки! – громогласно рявкнул Мишка Титов… И вскочил, как ужаленный, с богатырской койки из Мурома.

Все приумолкли. И уставились на сверхсосредоточенного одноклассника… Он словно окаменел с наполненной рюмкой в руке. Его, казалось, прямо на лету сразила какая-то эпохальная мысль.

То ли Тит удумал очередное, 43-е по счету, изобретение. И крепко призадумался, как бы его срочно запатентовать… То ли в его физико-математической голове закипели сложнейшие арифметические действия.

– Точно… Все сходится, – наконец-то вышел из оцепенения Мишка Титов. – Мы пошли в первый класс… 60(!) лет назад. Надо обязательно за это выпить до дна.

Кто же против?! Все – за… Хотя внушительная юбилейная дата не внесла абсолютно никакого оптимизма в одноклассников. Скорее даже несколько опечалила.

Чему, действительно, радоваться-то?!. Тогда нам было всего по семь годиков. А сейчас?! Данную цифирь лучше вообще не озвучивать… Мать честная! Как же жизнь пролетает с космической скоростью.

– Я тут стишок набросал о нашем 11-м «Б», – прервал невеселые размышления Саша Сеферов. И расчехлил гитару. – Споем, что ли?!. На известную всем мелодию.

               Как упоительны в России вечера,

               Собрались мы у Мещанинова свет-Димы,         

               Привет, одиннадцатый «Б», наш класс родимый,

               Пусть встреча будет очень долгой, до утра.

               Прекрасным женщинам мы прокричим «Ура!»,

               Мужчинам руку жмем, держись, крепись, дружище.

               Минули годы, что ж мы в этих встречах ищем,

               Наверно, молодость, что скрылась навсегда.

               Но где же балы, лакеи, дамы, юнкера,

               Ушла навеки сердцу милая Россия.

               Преобладают в кабаках братки косые,

               И упоительны не столь уж вечера.

               В английской первой мы учились и росли,

               И в класс единый сведены были судьбою.

               Потом по жизни шли дорогой не кривою

               И в сердце память нашей юности несли.

               Сегодня вечер удивительно хорош,

               Протянем руки и поднимем ввысь бокалы.

               Все ж мы скучаем друг без друга, встреч так мало,

               Чем одноклассник, лучше друга не найдешь.

Спели под гитару, пианино другие песни… Что мы горланили в школьно-студенческие годы на вечеринках, в походах и стройотрядах?! Окуджаву. Высоцкого. Визбора. Якушеву. Крылова. Кукина. Городницкого. Никитина и т. д. Иногда блатные.

Видно, забыли, как учили нас в школе уму-разуму известнейшие командармы. Актеры. Писатели. Композиторы… Время от времени в актовом зале делились богатейшим жизненным опытом Буденный. Ильинский. Андроников. Фрадкин.

Дочка последнего, кстати, училась в нашем классе. Правда, недолго. Женьку то ли выгнали. То ли сама ушла… В историю, впрочем, вошла не она. А незабвенное высказывание ее матери.

О нем нам поведали, естественно, родители… Вопрос классного руководителя: «Почему вы почти не ходите на родительские собрания?». Ответ: «Мне очень некогда. Мы с мужем постоянно пишем… песни!».

Их школьный хор, однако, никогда не исполнял. Лишь потому, что назывался английским. И произведения на русском в репертуар не входили… Чаще всего мы выступали в Доме дружбы с народами зарубежных стран на Воздвиженке.

Неизменным успехом у иностранцев пользовалась старинная, немного подправленная Робертом Бернсом, шотландская застольная баллада… Ее-то мы и попытались вспомнить с одноклассниками:

               Should auld acquaintance be forgot,

               And never brought to mind?

               Should auld acquaintance be forgot,

               And days o` lang syne!

               For auld lang syne, my dear

               For auld lang syne

               We` ll tak a cup o` kindness yet

               For auld lang syne!

Поначалу все шло нормально. Потом окончательно запутались. Слова напрочь забыли. (Годы берут свое – никуда не денешься)… Приумолкли-затихли.

Решили для освежения памяти и возрождения певческого задора опрокинуть по рюмахе водки. И закусить бутербродом с красной икрой.

Очень даже помогло… Кто-то из пропасти прошлого не без напряга, но все же извлек русский вариант выше пропетого. Мы, понятно, с энтузиазмом поддержали одноклассника:

               Забыть ли старую любовь

               И не грустить о ней?

               Забыть ли старую любовь

               И дружбу прежних дней?

               За дружбу старую –

               До дна!

               За счастье прежних дней

               С тобой мы выпьем, старина,

               За счастье прежних дней!

До дна! Так до дна. Надо! Так надо… Пришлось в экстренном порядка снова наполнить рюмки. И выпить за старую дружбу.

– А помните, в 5–7-х классах были уроки танцев?!. По четвергам. После основных занятий. В актовом зале, – ударилась в воспоминания лучшая певунья Лена Тимофеева. – Их вел профессиональный танцор.

– В школе нередко и спектакли ставили. На английском, – добавила Оля Столбова. – В «Приключениях Тома Сойера» Марка Твена прославилась наша Светка Сидорова (по прозвищу, естественно, Сидорова коза) в роли строгой тети Полли в очках.

– В 1964-м мы отметили 400-летие Шекспира, – вспомнила Королева-Лапа. –  И Николай Дмитриевич поставил несколько его пьес.

– Ну да… Мы, девчонки, на производственном обучении долго и на высшем уровне шили костюмы для всех актеров, – уточнила Марина Благонравова.

– Больше других мне понравился Гамлет в исполнении Миши Идамкина, – не удержалась Столбова. –  Он был на год младше нас.

– Т-а-а-к… Значит, его, Оленька, ты запомнила. Меня же, родного одноклассника, – нет, – возмутился я. – Кто, спрашивается, в образе могильщика безмолвно, но многозначно выдвигался на авансцену?! И не с пустыми руками. С черепом из кабинета биологии…

По предложению Синева, помянули Наташу Ермак и Олю Григорьеву. Других потерь в нашем классе пока вроде бы нет. У «ашников», по информации Ермакова, они в разы больше… Никуда не дерешься. Се ля ви.

А ведь были и мы, как поется в песне, рысаками когда-то… В спортзале лазили по канатам. Прыгали в высоту. Перепрыгивали «козла». Крутились на перекладине. Сражались с параллельным «А» по волейболу и баскетболу.

На соседнем стадионе прыгали в длину. Носились на «сотку» и средние дистанции. Кроссы бегали в Сокольниках. Там же зимой – на лыжах… Частенько в школе проводились соревнования по разным видам спорта. И победителям вручались симпатичные грамоты.

Регулярно бродили по музеям и выставкам в Москве. Ходили в походы по ближнему и дальнему Подмосковью… Как-то отправились на Сенеж. Нашли беспризорную старую лодку.

Колька Рублев установил самодельный парус. И пошли мы под свист ветра куролесить по необъятному озеру… Чудом добрались до берега. Потому что дырявая посудина медленно и неотвратимо наполнялась водой.

Другой поход ознаменовался ЧП с Андрюхой Синевым. Он рьяно взялся за заготовку дров для костра. И по случайности врезал топором по собственной ноге… Поволокли его, пострадавшего, до ближайшей станции.

По дороге травмированный Бобер время от времени печально глядел на свой пропитавшийся кровью носок. И жалобно гундосил, что, скорее всего, в данной ситуации долго не протянет.

  – Ты еще всех нас переживешь, – утешал лучшего друга Степанов-Муравей. – Возможно, правда, придется ампутировать стопу. А может, откромсать ногу до колена. Или вообще – целиком…

Шутейные прогнозы Колюшки, понятно, не сбылись… К тому же Синев, еще пребывая в ожидании электрички, публично проявил свои недюжинные физическо-моральные качества.

К полной неожиданности он узрел на платформе нечто, зазывно серебрящееся на солнце… Тут же вырвался из рук. И, опираясь на перила, шустро поскакал на здоровой ноге к заветному месту.

Притормозил. Отдышался. Надел очки. Наклонился. С помощью диоптрий досконально изучил заинтересовавший его объект. И неслышно, судя по артикуляции, прошлепал губами… нецензурное словосочетание.

Еще бы. Перед возмущенным взором нагло обманутого Бобра вместо монеты предстала обыкновенная расплющенная ножищами прохожих… «бескозырка» от бутылки водки.

Ничего не скажешь – глубочайшее нервное потрясение для любого человека. Такого и лютому врагу не пожелаешь… Кого-кого, а нашего одноклассника (в чем никогда никто нисколько не сомневался) ничто не могло сломать.

И действительно. К Москве Андрей полностью морально и почти физически оклемался. Даже отказался идти к врачу. Пришлось его чуть ли не силком отправлять с ближайшую больницу. На всякий случай Синева взялась сопроводить Оля Столбова…

Это о чем я повествую-то?!. Да. О том, как мы ходили в походы по Подмосковью. Бывало, ко всему прочему, заносило нас и в более отдаленные регионы. Однажды, к примеру, зимние каникулы провели в Ленинграде.

Дружной толпой с утра до вечера шастали по историческим местам «окна в Европу», а позже колыбели революции. Заодно съездили в музей-усадьбу Ильи Ефимовича Репина «Пенаты» на берегу Финского залива…

В историю класса вошла и тихая безвестная когда-то деревенька на Черном море, что пристроилась между Новороссийском и Туапсе… Называется она Архипо-Осиповка в память об отважном воине.

Он в критический момент поджег огромный пороховой погреб. Сам погиб. Зато уничтожил несколько тысяч недругов… Позже там поставили высоченный чугунный ажурной работы крест с надписью:

«77-го пехотного Тенгинского Его Императорского Высочества Великого Князя Алексея Александровича полка рядовому Архипу Осипову, погибшему во славу русского оружия 22 марта 1840 г. в укреплении Михайловском, на месте которого сооружен сей памятник»…

В Архиповке (так ее именуют в сокращенном варианте) за одиннадцать лет учебы в  школе на летних каникулах побывало большинство одноклассников. Даже – некоторые наши учителя.

Красивейшее место… Неширокая долина плавно спускается к самому синему Черному морю. Вокруг горы, заросшие густыми зелеными лесами. С одной стороны степенно течет полноводная река Вулан. С другой – Тешебс.

В жару это убогий полуживой ручеек. Стоит пролиться обильным дождям, он мгновенно перерождается в мощный мутный поток. И сносит к чертовой матери палатки пеших туристов. Уносит машины авто путешественников в неведомую даль.

В лесах – разноцветные большие, средние, маленькие птицы-птахи. Кабаны. Черепахи. Ежи. Змеи. И прочая живность. Летающая. Бегающая. Еле-еле передвигающаяся. Ходящая. Ползающая.

Разных ягод – несметное количество… В первые годы перед отъездом мы собирали кизил. Укладывали в деревянные «чемоданы» с дырочками по сторонам и ручкой сверху. И тащили из последних сил до Москвы, чтобы сварить дома замечательное терпкое варенье.

Иногда привозили и сушенные грибы… Застали несколько сезонов, когда после дождя в лесу их высовывалось из земли просто астрономическое количество. Куда ни глянешь – видишь белый! Местные увозили крепышей в переполненных до краев телегах.

Об овощах-фруктах и говорить нечего. Чего хочешь. И по смехотворной цене. 1 кг вкуснейших помидоров (не то, что нынешние – вкуса галоши) стоил когда-то в Архиповке 10 коп. В августе появлялись арбузы. Дыни. Виноград… Не жизнь – малина!

А сколько рыбы тогда еще водилось в Черном море?!. У левого и правого мыса на длинных шестах были привязаны сети. Утром и вечером рыбаки из артели отправлялись за уловом.

На вместительных баркасах с шумными движками привозили на пляж для продажи крупную ставриду. Пеламиду. Кефаль-лобан. Камбалу. И разную мелочевку… Как вспомнишь жареную хрустящую барабульку с усиками – аж слюнки текут!

Немного повзрослев, мы и сами приобщились к рыбному промыслу… Началось все с масок с трубками. Когда добавились ласты, начали глубоко нырять за ракушками рапан. Их валялось множество на песчаном дне, подальше от берега. Большие. Средние. Маленькие.

И, наконец, обзавелись подводными ружьями. Кажется, первыми, что начали делать в стране. Были они довольно примитивными и слабенькими. В чем воочию убедились, случайно познакомившись с большим специалистом этого дела. И заодно… писателем.

В Архиповке имелся небольшой, но очень уютный санаторий то ли ЦК, то ли Совмина. С шикарным парком, украшенным удивительно красивыми цветами. С теннисным кортом и волейбольной площадкой.

В нем-то несколько лет подряд вместе с семьей и отдыхал на гонорары в рублях англичанин Джеймс Олдридж… Он пользовался тогда в Советском Союзе большой популярностью.

Постоянно печатались его романы – «Дело чести», «Морской орел», «Дипломат», «Герои пустынных горизонтов», «Не хочу, чтобы он умирал» и т. д… Писателю даже присудили Ленинскую премию «За укрепление мира между народами».

Пожалуй, особую известность у советского народа приобрел художественный фильм «Последний дюйм», снятый у нас по одному из рассказов Джеймса Олдриджа… Об отце и  сыне. Авиации и летчиках. Подводном мире и акулах.

Мы посмотрели его в летнем кинотеатре, прикрытом от любопытных халявщиков внушительным деревянным забором… Не сразу, правда. Билеты на первый сеанс прибрести не удалось. А отчаянная попытка незаконного просмотра – позорно сорвалась.

Пришли засветло. Докарабкались до еще имевшихся свободных мест на окрестных высоких… деревьях. С них хорошо наблюдалась, к сожалению, лишь часть экрана. Ну да ладно. И так нормально.

Ближе к вечеру на ветках значительно прибавилось пацанов. Их загорелые головы-ягоды практические полностью прикрыли зеленую листву… Со стороны деревья стали походить на перевернутые вверх тормашками желтые виноградные гроздья.

Стемнело окончательно… Незадолго до начала демонстрации долгожданного «Последнего дюйма» наша толстенная, вроде бы супер выносливая природная зрительская скамейка, как назло, печально вздохнула-скрипнула.

Видно, пожаловалась, что ее возможности не беспредельны. И предупредила о потенциальных невеселых последствиях. Скорее всего, из-за явного перебора малолетних любителей халявного кинематографа… Может, пронесет?

Минут пять мы точно успели поглядеть фильм… Душераздирающий скрип трансформировался в оглушительный треск. Наша ветка стала плавно (спасибо ей) клониться в сторону твердой поверхности планеты. А до нее – несколько  метров.

Что делать?!. Инстинкт самосохранения, слава Богу, пока еще никто отменить не додумался. В преддверии неизбежного падения всех нас поголовно с дерева, как корова языком слизала.

Точнее, не всех… Один парень остался. Он сподобился зависнуть на пустой, никому не нужной ветке на противоположной стороне ствола. Остальные сугубо индивидуальными способами в хорошем темпе спустились на землю русскую в целости и сохранности.

Словом, не удалось нам с первого захода по-человечески посмотреть «Последний дюйм»… Через день-два все же приобрели билеты. И на законных основаниях чинно-благородно посетили летний открытый кинотеатр в Архипо-Осиповке.

Посмотрели. И… запели, как большинство советских граждан, суровую песню из фильма. Исполнил ее отечественный певец сочным, густым басом. Ничуть не хуже,  чем популярный тогда в Союзе американский негр Поль Робсон:

               Тяжелым басом гремит фугас,

               Ударил фонтан огня,

               А Боб Теннели пустился в пляс.

               Какое мне дело

               До всех до вас?

               А вам до меня!

               Трещит земля как пустой орех,

               Как щепка трещит броня,

               А Боба вновь разбирает смех:

               Какое мне дело

               До вас до всех?

               А вам до меня!

               Но пуля-дура вошла меж глаз

               Ему на закате дня.

               Успел сказать он

               И в этот раз:

               Какое мне дело до всех до вас?

               А вам до меня?

               Простите солдатам последний грех,

               И в памяти не храня,

               Печальных не ставьте над нами вех.

               Какое мне дело

               До вас до всех?

               А вам до меня?

Так вот… Судьба свела нас со знаменитым Джеймсом Олдриджом не в кинотеатре. Где много дней подряд показывали его фильм «Последний дюйм».

И не в парке у санатория. Куда мы нередко вечерами с  родителями ходили гулять. И во все глаза смотрели, как при прохладе один за другим раскрывались лепестки какого-то удивительного цветка. 

Было нам тогда лет 10–12. Не больше… Ранним утром обычно отправлялись охотиться за левый мыс. Очень редко – за правый. Почему?.. Да потому, что на то имелись весьма веские причины.

Во-первых. Жалко было попусту тратить время… Сначала приходилось довольно долго идти вдоль Вулана по подвесного моста. (Он вел как раз в санаторный парк). Переходили его. И возвращались к морю по противоположному берегу реки.

Во-вторых. За правым мысом – дно какое-то неинтересное. Относительно ровное. Никаких тебе каменных глыб, заросших водорослями. Глубоких расщелин. Гротов… Да и рыбы в подобной скукотище, нам казалось, куда меньше, чем за левым.

В тот день вышли мы, значит, из моря абсолютно пустые и очень злые. На берегу увидели неожиданно-радостное явление – семейство из туманного Альбиона в полном составе… Сам Олдридж. Его супруга. И, кажется, два их сына.

Писатель поздоровался с нами на неимоверно ломанном русском. Коверкано  поинтересовался (хотя уже даже ежу было ясно), как дела… И на его лице нарисовалось самоудовлетворение от (ему наверняка казалось) приличного знания чужестранного языка.

А мы-то ему на… чистейшем (или почти) английском подробно разъяснили плачевность ситуации. Настоятельно и с убедительными аргументами посоветовали впредь ходить охотиться только за левый мыс.

Известного во всем мире человека от неожиданности чуть было не хватил апокалиптический удар…

Его никому не ведомая супруга от душевного потрясения вообще надолго утеряла дар даже родной речи…

Их сыновья от необъяснимости произошедшего застыли-замерли, словно угодили под мощнейшее напряжение…

Видно, граждане Великобритании подобного варианта развития событий ну никак не ожидали. Вовек представить себе не могли подобных персонажей… И действительно. Что они увидели своими глазами. Услышали собственными ушами.

Берег у затрапезной советской деревеньки Архипо-Осиповки… Из пучины Черного моря неожиданно выдвигаются русские малолетки-охотники.

С примитивными подводными ружьями, похожими на резиновые рогатки… Без рыбы. Зато с отличным… английским!

Так мы совершенно случайно огорошили до глубины души самого Олдриджа и все его семейство!.. Ничего. Пусть знают наших! Из первой спецшколы… Да и всех других – тоже!

Дядя Джеймс постепенно отошел от стресса. Расчувствовался почти до слез. Даже полез с нами в море. И наглядно продемонстрировал в действии свое мощное красивое ружье.

Его, между прочим, мог бы и подарить советским школьникам. Или хотя бы поменяться… Нет. Не дождались. Так и не расщедрился он, жлоб великобританский.

На прощание, правда, Джеймс Олдридж дал нам очень ценный совет… Мол, на охоте надо обязательно иметь с собой острый нож. На аварийный случай. Всякое ведь может случиться.

И случилось-таки. Через год… Пошли, как обычно, за родной левый мыс. После недавнего шторма море оставалась слишком мутным. Ничего толкового подстрелить так и не удалось.

По дороге домой местный приятель уговорил нас, печально-угрюмых, для поднятия настроения попробовать отовариться крупной рыбой в… сетях. В них-то он сам капитально и запутался на двух-трехметровой глубине.

Не имей острых ножей (спасибо за совет Олдриджу), не смогли бы вовремя разрезать смертельные путы. Не вытащили бы товарища, уже прилично нахлебавшегося соленой водицы, на свет божий… Больше на чужую рыбную собственность мы не покушались.

На другую, как на духу, бывало… Что делать, согласитесь, если дикого орешника в горах и особенно вдоль шоссе Туапсе – Новороссийск предостаточно. Но орешки-то там мелкие. А на колхозной территории фундук так фундук. Крупный. Вкусный.

Несмотря на наличие пожилого полуслепого сторожа с берданкой из позапрошлого века, на дело с нами нередко ходила и бесстрашная Лена Беликова… Ее не было (везет же некоторым), когда стряслось непредвиденное.

Старикан все же ухитрился разглядеть посягателей на колхозную собственность. И засандалил заряд соли в тыловую часть одноклассника… Фамилию получившего легкое солестрельное ранение задницы оглашать не буду. По этическим соображениям.

Неподалеку имелась и плантация табака. Раз он есть, надо, что логично, обязательно попробовать его покурить… Отрезали несколько крупных зеленых листьев. Прикрепили их дома на крыше сарая. Подождали несколько дней. Вроде бы просохли до нужной кондиции.

Выклянчили у хозяйки неподъемную ступу с тяжеленным пестиком. Дали строгое указание Беликовой измельчить высохший продукт до предела… Она, существо прилежное, выполнила ответственное задание на ура. Превратила большие листья практически в пыль.

Ну все – пора начинать дегустацию. Свернули, как смогли, из газеты самокрутки. Для конспирации набились в шалаш из веток, нами же воздвигнутый на участке. Чиркнули спичкой. Закурили… Редкая гадость, конечно. Но терпеть в принципе можно.

Ленуся, еле видимая в облаках сизого вонючего дыма, не могла, понятно, остаться в стороне. По простоте душевной затянулась от души. И тут же ее стройную фигурку прямо-таки… перекорежило-переформатировало.

Оглушительно, со свистом-хрипом кашляла потемневшая до свекольного цвета одноклассница. Очень долго… Из ее покрасневших глаз постоянно выкатывались крупные горькие слезы.

Думали, все – скоро будем прощаться на местном уютном и гостеприимном кладбище… Ничего подобного. Нас, общеизвестно, голой лапой не возьмешь. Приняли судьбоносное решение.

Кубарем выкатили полуживую Ленусю из насквозь прокуренного шалаша на участок. Точнее, на кристально чистый архиповский воздух… Там она в конце-то концов и пришла в себя.

С тех и до нынешних пор Елена Александровна не выкурили ни одной сигареты. И другим не советует… Вот как, товарищи, следует бороться с вредными привычками! Клин, по мудрому совету русской пословице, клином вышибать.

Нельзя не отметить благостного влияния черноморского климата на индивидуум… Та же Беликова не проявляла в Москве абсолютно никакой тяги к спортивным упражнениям. Здесь, в Архиповке, она перерождалась коренным образом.

Плавала с нами почти до горизонта… Ныряла на приличную глубину за рапанами… Для хохмы на дне сдвигала подальше от берега тяжеленные каменюки, к которым тросами крепились буйки.

Подныривала под высоченные волны с пенными гребешками во время штормов. Когда здравомыслящие к разбушевавшемуся морю и близко не подходили… Лихо прыгала с прогулочного пароходика.

Он на малом ходу утыкался носом в гальку. (Причала в Архиповке не было. Зато дно кое-где у берега резко углублялось). Сбрасывал на пляж длинный трап с веревочными перилами… И по нему карабкались желающие прокатиться по черноморской акватории.

В перерывах между рейсами мы незаконно поднимались на пароходик. Неслись, если тут же не отлавливали матросы, на относительно невысокую корму. Оттуда поначалу и ныряли. Потом стали забираться значительно выше, на крышу.

На что решалась единственная особа женского пола со всего пляжа – наша отважная одноклассница Беликова. Причем прыгала не позорным солдатиком. А, как положено, головой вниз.

Больше того. Она постоянно-настойчиво оттачивала свое мастерство. И постепенно дошла до высочайшего уровня. После на редкость грациозного прыжка Ленуся нередко уходила под уровень мирового океана почти без брызг…

Пароходик наведывался в Архиповку не каждый день. Обычно, отработав по сумерек, уходил на другое хлебное место… Однажды он все же остался. Врубил задний ход. Вытащил нос из гальки. Отрулил в центр бухты. И безмятежно приготовился ко сну.

Ночью стеной обрушился проливной дождь. Поднялся лютый шторм. Налетела печально известная в этих краях бора – ураганный порывистый ветер с моря… Утром вышли в плащах на пляж. И увидели прискорбнейшее зрелище.

Метрах в десяти от воды на боку бездыханно лежал наш еще вчера симпатичный белый пароходик. На суше он выглядел поверженным гигантом. Его внешние данные очень портило днище – грязно-коричневое. Обезображенное наростами ракушек.

Несколько дней спустя погода улучшилась. Черное море утихомирилось… Подошел мощный буксир. Не без труда толстенными тросами со скрежетом стащил помятое суденышко с галечного пляжа в родную стихию. И поволок его куда-то на ремонт.

Вскоре в Архиповку пожаловал другой прогулочный пароходик. И Беликова продолжила свои прыжковые тренировки… Кроме того. Она частенько увязывалась за нами и на подводную охоту. Где от нее поначалу не было абсолютно никакого толка.

Мы бороздили до синевы (вода-то бывала прохладной) море-океан в поисках добычи. А Ленуся махрово тунеядствовала. Стелила мокрое полотенце на относительно ровную раскаленную каменную плиту. И… загорала. Потому что ей, видите ли, «рыбок жалко».

Нашлась и на Беликову управа… Каждый год в определенное время появлялось много морского ерша (скорпена по-научному). Маленького. Среднего. Очень даже крупного. Внешность зверская. Зато мясо отменное.

На охоте впустую уходила уйма времени. Метров 20–30 до него надо было плыть. Нырнуть. Найти. Попасть гарпуном. И назад… Перед берегом мелко. Большие округлые скользкие валуны. Пока по ним в ластах прошагаешь, обязательно хоть раз грохнешься.

Надо насаживать добычу на привязанный к поясу кукан и искать следующую!.. Мысль в принципе, дорогие товарищи, резонная и время сберегающая. Только дело-то в том, о какой рыбе идет речь.

Это же не интеллигентные, например, кефаль или барабулька. Симпатичные. Спокойные. Гладкие… Скорпена – форменный вооруженный до зубов бандит. Психованный. С колючками. Костными шипами. На спине острый плавник с ядовитыми железами.

Как же мы задействовали одноклассницу для существенного убыстрения ершиного отстрела?!. На картине маслом, выразились бы в Одессе, рисовалась такая живописная композиция.

Голубое небо… Скалистый светло-коричневый украшенный зелеными лесами черноморский берег Северного Кавказа… Довольно далеко от него на фоне синей глади – толстый черный круг, созданный нами из камеры колеса многотонного грузовика.

На нем – загорелая красавица в белоснежной панаме… Одна ее ладонь со скрюченными длинными пальцами застыла у морской поверхности. В другой – острейший инструмент для кройки-шитья, ослепительно сверкающий нержавейкой.

Если оживить картину маслом, то далее происходили следующие действия… Подводный охотник с добычей подплывал к черному кругу. Высовывал из синей глади жилистую руку. В нее топ-модель тут же вкладывала серебрящиеся на солнце ножницы.

В воде он отстригал ядовитый верхний плавник у ерша. (Она этим делом заниматься наотрез отказалась по уже известной причине – «рыбок жалко»). Снимал его с гарпуна. И засовывал в авоську, висевшую в соленой среде на длинных пальцах-крючках Беликовой.

Отшвартовывался от круга. И направлялся на поиск другой скорпены… Вскоре подплывал следующий удачливый подводный охотник. И все дословно повторялось. Один в один.

Другими словами. Наш рыбный конвейер работал слаженно и оперативно… Вечером, несмотря на врожденную жалость к морским обитателям, Ленуся уплетала вкуснейшую уху из ершей за обе щеки.

Чем мы еще занимались в Архипо-Осиповке?!. Регулярно бродили по красивейшим окрестностям. Ходили и в дальние походы с ночевкой. Не раз покоряли местную достопримечательность – гору Бигиус.

До нее надо было отшагать километров десять по шоссе в сторону Туапсе. Свернуть налево, в лес. И… вперед. К вершине. Как-то вылазка в другое популярное место – Пшадские водопады – закончилась печально.

Ею верховодила наша школьная учительница по физкультуре… Народу собралось очень много. Мы еще считались мелкими. И нас решили сопровождать на всякий случай родители.

Направились в фантастически красивые месте. В бассейне реки Пшада сотни водопадов. От малюсеньких до тридцатиметровых… На один из них, высотой пять–десять метров, и взобралась Римма Васильевна.

Подошла к самому краю. Громко попросила походников ее сфотографировать снизу… Никто даже не успел взять в руки аппарат, как она поскользнулась. И рухнула вместе с пенящейся струей.

Спасло физкультурницу мелкое, похожее на большую лужу озерцо под водопадом… Встать на ноги она, хотя и попыталась, не смогла. Не будь с нами отцов, офицеров-фронтовиков, Беликовой, Рублева и моего, неизвестно, чем бы все кончилось.

Они вырубили из орешника жерди. Сделали что-то вроде носилок. Привязали к ним учительницу ремнями. Потому что предстояло еще спускаться по крутым, в некоторых местах почти отвесным склонам.

Детей и женщин (одна из них по дороге вывихнула ногу) отправили вперед. А сами несколько часов несли Римму Васильевну до шоссе. Там тормознули грузовик. И повезли пострадавших в больницу… В тот же вечер Архиповку переполнили страшные сплетни.

Московские школьники, мол, влипли на Пшадских водопадах в жуткую историю. Их учительница вроде бы пока жива. Но при смерти. И, скорее всего, долго не протянет. А несколько ребят, девчонок уже охлаждаются в морге… Слухи, к счастью, не подтвердились.

Римма Васильевна пролежала довольно долго в больнице… Мы ей, между прочим, каждый день приносили провиант и цветы. Самые красивые, признаемся, подпольно срезали в парке у санатория.

Местные врачи поставили нашу школьную учительницу на ноги. Отправили ее в Москву на дальнейшее лечение и реабилитацию… В новом учебном году она по-прежнему вела уроки физкультуры.

Несколько лет спустя наш легендарный класс вновь вздыбил полусонную деревеньку. Как-никак преступление века местного масштаба… Хотя в него мы вовлеклись совершенно случайно. Просто судьба-индейка очень уж хитроумно и коварно разложила карты.

Тогда в Архиповке находились Анатолий, брат Лены Беликовой, и его приятель по учебе Борис. На целых шесть лет старше нас. Студенты какого-то московского технического института.

Боб приударил за местной симпатичной девицей. Без особого успеха, однако… Зато у нее на участке, выяснилось, того гляди дозреет крупная черешня. Причем ягод тьма-тьмущая.

Тут же у студентов родилась идея. Пока родители недотроги не собрали урожай, надо самим успеть часть его оприходовать… Разработали план. Один попробует увести поздно вечером свою зазнобу на прогулку. Другой с кем-нибудь совершит стремительный набег.

Толяныч назначил в группу захвата черешни самых, по его мнению, боеспособных из класса сестры – Кургачева, Базарнова, Рублева, Мещанинова… Когда стемнело, первым на дело отправился Борис. За ним – наша пятерка с вместительной спортивной сумкой в руках.

Дошли до нужного места. Издалека на скамейке у забора увидели Боба и его девицу. Они сидели поодаль друг от друга. И о чем-то тихо беседовали… Над ними нависали утяжеленные заветными ягодами ветки.

Прошло минут десять. Двадцать. Полчаса. Никакого толка. План по уводу ее от дома, видно, не срабатывал… Больше того. Их мирная беседа постепенно переходила в обыкновенную склоку. С маханием рук и взаимными обвинениями во всех смертных грехах.

Через час стало абсолютно ясно: дело – труба. Боб позорно провалил ответственное задание… Архиповская длинноногая симпатяга оказалась кремнем. Девушкой строгих правил. И дала полный отлуп московскому нерадивому студентику.

Без него мы возвращались по темному заросшему травой переулку с пустой сумкой. Новая напасть… У забора беспробудно спала компашка гусей. Их предводитель неожиданно  резво выскочил на тропинку. И пошлепал лапами в атаку на нас, неудачников.

Призвали разбушевавшуюся птицу к порядку. Попросили прекратить безобразие. Ни в какую… Обнаглевший гусяра по-прежнему пытался кого-нибудь ущипнуть-укусить. Злобно шипел, опустив свою длинную шею до самой земли. Это-то его и подвело.

Наступили на нее ногой. Он тут же, естественно, заткнулся. Потом свалился на бок. Подергал лапами. И затих… Ничего не поделаешь. Сам виноват. Не надо было хамничать. И вероломно нападать на мирных граждан.

Гуся-покойника упаковали в пустую сумку. И от греха подальше застегнули молнией… Единодушно решили: из-за позорного провала операции «черешня» Всевышний, видимо, послал нам в качестве компенсации большую птицу.

С тяжелой поклажей поплелись дальше. Навстречу новому… подсудному делу. Выбрались из темного переулка на освещенную ночным светилом неширокую асфальтовую дорогу. Тогда единственную поднимавшуюся от моря к центру Архиповки.

На противоположной стороне просто не мог не броситься в глаза пожилой ларек на спущенных колесах от грузовика. (Словно кто-то по злому умыслу прикатил его именно сюда)… Быстрым шагом, конечно же, направились к нему.

И… остановились как вкопанные. Еще бы. На прилавке за стеклом в лунном сиянии красовался стройный ряд бутылок разной емкости. Поллитровки водки. Перцовки. Портвейна. По 0,7 вермута и сушняка.

Мысль, вполне естественно, посетила всех нас поголовно мгновенная. Единственная. Однозначная… Надо  брать! Здесь и сейчас.

Что же еще, спрашивается, могло подумать любое другое трезво мыслящее существо мужского пола в подобной ситуации?!. Тем более если у тебя в сумке уже покоится полуфабрикат калорийного закусона.

Наш главарь Толяныч с почти законченным высшим техническим образованием вплотную приблизился к ларьку. Изучил какие-то надписи и циферки на стекле. Звонко постучал по нему ногтем… И без особого оптимизма, проявив недюжинные знания, заявил:

– Это сталинит. Особо закаленный. Назван в честь Сталина… Местные камни из мягкой породы. И вряд ли его возьмут… Но попробовать надо обязательно. Только без особого шума. А еще лучше вообще без него.

Осмотрелись внимательнейшим образом. Что вроде бы положено по законам уголовного жанра перед началом любой противоправной акции.

Огромная луна… На море полный штиль… С правого мыса погранцы, как всегда ночью, мощным прожектором шарили по горизонту и прибрежной зоне в поисках потенциальных лютых врагов Советской власти.

Вокруг ни одного человека. Ни собаки. Ни кошки… Архиповка в полном составе уже крепко спала… Ни свиста ветра. Ни всплесков прибоя. Ничегошеньки, словно назло… Полную тишину лишь иногда чуть-чуть нарушало еле слышное стрекотание цикад.

– Надо найти камень покрепче, – прошептал-приказал Толяныч.

Надо так надо… Все рассредоточились по обочинам. Досконально изучили и придорожный кустарник. В результате каждый приволок подходящий, по его личному разумению, образец.

Главарь, ни секунды не сомневаясь, выбрал каменюку, похожую на спортивный диск. Только, конечно, большего диаметра. Толщины. Веса… Шепотом строго напомнил – максимально меньше шума.

Реально ли разбить стекло бесшумно?! Никак нет. Понятно, как божий день, даже самому слабоумному первоклашке… Посему с каждой новой попыткой разнести вдребезги ненавистный сталинит звуковой эффект все возрастал и возрастал.

Дошло до того, что после очередного удара из кустов за ларьком панически вспархивали светлячки. И устраивали в воздухе какие-то броуновские полеты… С окрестных деревьев доносилось безысходно-пронзительное стрекотание цикад.

Проснувшиеся псы или заунывно выли. Или же злобно гавкали… Коты, будто вспомнив мартовскую гульбу, душераздирающе мяукали… Даже наша спортивная сумка вроде бы нервно вздрагивала. Словно гусь-хулиган начинал выходить из комы.

Все по пару раз, как минимум, врезали от души по недругу… Результат – ноль. Даже минус. На стекле ни царапинки. От диска-камня откололись же несколько кусочков. И стал он походить не на круг, а на замысловатую геометрическую фигуру.

Судя по всему, операция «сталинит» приближалась к столь же печальному финалу, как и «черешня»… Ан нет. Мишка Кургачев решился на последнюю отчаянную попытку. Коренным образом изменил тактику и технику исполнения.

Он отошел на противоположную сторону дороги. Поднял камень-диск на вытянутых руках. Сосредоточился. Шумно выдохнул… Рванул с места. Набрал приличную скорость. Прогнулся назад. Притормозил. Разогнулся. И, как праща, запустил снаряд в цель.

Сталинит позорно рассыпался на мелкие кусочки… Ларек аж содрогнулся… Несколько бутылок упали на прилавок. Но не разбились… Чистая виктория! Ничего, как говорится, ни убавить, ни прибавить.

К гусю добавили емкости с горячительными напитками. Перебежками по садам-огородам и темным улочкам направились в сторону моря… По дороге остановились. Отдышались. Обсудили план действий.

Толяныч сказал, что добычу никак нельзя тащить домой… Нельзя так нельзя. Поднялись немного на левый мыс. Отыскали при содействии фонарика под деревом ямку. Положили туда сумку. И замаскировали ее камнями.

С раннего утра Архиповка просто кипела слухами… Ночью ларек грабанули по-черному. Ничего, сволочи, не оставили. Даже соли. И заодно, мол, совершенно случайно нашли там целый мешок денег.

Из Новороссийска и Туапсе вроде бы уже выехали несколько автобусов с известными сыщиками. Лучшими собаками… Как приедут, ко всему прочему сразу же начнут брать отпечатки пальцев. У всех от мала до велика.

Учитывая напряженность обстановки, главарь дал нам ряд строгих указаний… Рот держать на замке. Никому ни слова. Найти хоть какие-нибудь продукты. И готовиться к срочной эвакуации из Архиповки.

На, может, прощальный банкет Толяныч решил не звать ни институтского приятеля. Поскольку, по сути, из-за него весь катаклизм и разгорелся… Ни свою сестру. На всякий случай.

(Позже, узнав о подобном решении, Беликова-младшая смертельно обиделась на брата. Заодно и на нас, ее одноклассников… Смотрела на всех сычом. Несколько дней в знак протеста ни с кем не разговаривала).

По дороге в эвакуацию еле нашли нужное дерево. Раскидали камни. И извлекли из ямки в целости-сохранности заветную сумку… Отправились, как всегда, за левый мыс. Только дальше, чем обычно. В Голубую бухту.

Дотащились до нее. Выбрали место для торжественного застолья. Первым делом выпили сухое винцо, прогревшееся на солнцепеке почти до кипения. Отдохнули. Недолго… Толяныч громким командирским голосом приказал:

– За работу, товарищи!

Сам главарь взялся за самое ответственное и трудоемкое дело – общипывание и потрошение большой трофейной птицы… Все остальные рядовые участники успешно проведенной многоходовой операции «гусь-сталинит-выпивка» тоже пахали, как муравьи.

В море из камней соорудили охладительный мини-бассейн для бутылок с алкогольными напитками разной крепости… Собрали целую гору сухих веток и стволов, выброшенных на берег штормами. Переломали их до нужного размера.

Отыскали толстую перекрученную проволоку. Не без труда выпрямили. Отскребли ржавчину. Отмыли. Отшлифовали песком почти до блеска… На нее-то Толяныч и насадил, как на шампур, всего гуся. Зажженную спичку поднес к костру – он тут же весь вспыхнул.

Птица получилась с хрустящей корочкой. Вкуснейшая… Разложили на полотенце принесенные из дома зеленый лук. Помидоры. Огурцы. Хлеб. Поставили баночку с солью. Два граненых стакана. И начался пир горой.

Жарища несусветная. Даже в тени… Климатическая обстановка плюс ерш из водки, портвейна, вермута не могли, понятно, не возродить наш многогранный песенный потенциал.

Жизненная ситуация сузила его, что логично, исключительно до уголовной тематики… Вспомнили отдельные куплеты. Очень душевно спели «Ванинский порт» и «По тундре».

               Я помню тот Ванинский порт

               И крик пароходов угрюмый,

               Как шли мы по трапу на борт

               В холодные мрачные трюмы.

                                   *****

               По тундре, по железной дороге,

               Где мчится поезд Воркута – Ленинград.

               Мы бежали с тобой, опасаясь погони,

               Чтобы нас не настигнул пистолетный заряд.

Исполнили на высшем уровне фрагменты из прочих блатных песен – «Мурка», «Раз пошли на дело я и Рабинович», «Гоп со смыком». (Кстати говоря. Весь этот «блатняк» во времена перестроечно-демократического разгула стал величаться… «русским шансоном»).

               Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая,

               Здравствуй, моя Мурка, и прощай!

               Ты зашухерила всю нашу малину,

               А теперь маслину получай!

                                     *****

               Раз пошли на дело, я и Рабинович,

               Рабинович выпить захотел, –

               Отчего ж не выпить бедному еврею,

               Если есть в кармане лишний гел?

                                     *****

               Гоп со смыком – это буду я!

               Такова профессия моя,

               Ремеслом избрал я кражу,

               Из тюряги я не вылажу,

               Такова профессия моя!

Тут-то как раз главарь Толяныч и закручинился… Почесав затылок, изложил свою невеселую мыслишку-предположение:

– Мы, придурки, у ларька ведь оставили камень. А на нем – отпечатки наших пальцев… Точно, повяжут.

– Может, пронесет, – предположил со слабой надеждой Мишка Кургачев…

Хочешь не хочешь, надо было возвращаться на место преступления, в Архиповку… Для храбрости приняли по последней сотке перцовки. Закусили оставшимся провиантом. И тронулись в путь.

Шагала наша пятерка по узкой каменистой тропинке между скалами и морем. Один за другим. Впереди – Толяныч… Все молчали. Каждый размышлял, наверное, о превратностях бытия. Когда никто толком не знает, что день грядущий нам готовит.

Ближе к мысу вдруг заголосил «Этап на север» Игорек Базарнов. Мы его, ясное дело, дружно поддержали. Поскольку безысходная песня очень уж ложилась в актуальную для нас тему.

               Идут на север, срока огромные.

               Кого ни спросишь – у всех указ.

               Взгляни, взгляни в глаза мои суровые.

               Взгляни, быть может, в последний раз.

               А завтра утром покину Пресню я,

               Уйду с этапом на Воркуту.

               И под конвоем, в своей работе тяжкой,

               Быть может, смерть я свою найду.

               Никто не знает, когда тебе, любимая,

               О том напишет товарищ мой.

               Не плачь, не плач, подруга моя милая,

               Я не вернусь к тебе, к тебе домой.

               Друзья накроют меня бушлатиком,

               На холм высокий меня снесут

               И закопают в землю меня мерзлую,

               А сами тихо в барак пойдут.

               Идут на север, срока огромные.

               Кого ни спросишь – у всех указ.

               Взгляни, взгляни в глаза мои суровые.

               Взгляни, быть может, в последний раз.

Под печальный аккомпанемент прибоя и безысходные крики чаек чрезвычайно проникновенно-жалостно прозвучал «Этап на север»… Будь с нами Лена Беликова, взглянув в «глаза суровые» старшего брата и одноклассников, она точно горько всплакнула бы.

Услышав нас и увидев со стороны, сам Илья Ефимович тоже наверняка пустил бы слезу. Вдохновился на новый живописный шедевр. И после «Бурлаков на Волге» взялся за широкоформатное полотно маслом «Зэки на Черном море»…

Мы все, кажется, уже были морально готовы повстречать за мысом милиционеров. Покорно протянуть руки под наручники. И сесть в «воронок»… Печалило лишь то, что повезут нас не на родную Пресню, а в чужой Новороссийск или Туапсе.

К полной неожиданности нашу пятерку так и не арестовали. Не отправили в кутузку… На следующий день тоже никто нас и пальцем не тронул… Третий ознаменовался новой уголовной сенсацией.

Повторное преступление века до основания потрясло Архипо-Осиповку. Опять ночью обчистили ларек. Правда, в центре… По слухам, орудовали те же грабители. На сей раз их вроде бы тут же и повязали.

Предпоследнее, на самом деле, не соответствовало действительности. Последнее – да... По проторенному нами пути, выяснилось, пошли студенты-спортсмены из ростовского пединститута. И прокололись. Ну куда их Ростову-папе до нашей Москвы-мамы?!

Заодно горе-злоумышленникам приписали и наш ларек… Нет. Мы, конечно, этому особо не радовались. Наоборот. Искренне желали ростовчанам как-нибудь выкрутиться из пиковой ситуации.

И они вышли-таки сухими из воды… В Архиповку нагрянул их проректор. Договорился с колхозным начальством отремонтировать несколько сельскохозяйственных машин за счет института. Ударили по рукам. И закрыли уголовное дело.

Его на нас, ясно, и не заводили… Все равно год спустя, после девятого класса, трое из четырех потенциальных уголовников из нашего «Б» на летние каникулы отправились замаливать грехи на всесоюзную атомную стройку и в экспериментальную экспедицию.

Кургачев, Базарнов (вместе с Синевым, Степанов, тоже, как мы знаем, далеко не святыми угодниками) – в Воронеж на строительство АЭС. Я же – на Украину, в опытно-методическую электроразведочную партию…

В 1949 году в Сокольниках открылась первая в Советском Союзе мужская средняя специальная школа №1 с преподаванием ряда предметов на английском языке… Школьников набрали со всей Москвы.

Через пять лет, в 54-м, поимели место быть сразу три(!) исторических события… Первое. Состоялся первый выпуск.

Второе. Отменили постановление о раздельном обучении. Стали брать девчонок… Хорошо ли это, плохо ли?! Никто до сих пор толком не знает.

Третье. (Самое главное). МЫ пошли в первый и, как доказала жизнь, легендарный класс «Б»… Что, собственно, сегодня, 60(!) лет спустя, и отмечали.

– А вы помните Анастасию Ивановну, нашу первую классную? – поинтересовался Миша Титов. – Замечательная, добрая, терпеливая учительница. И как она только нас, балбесов, выносила. Железные, ничего не скажешь, нервы.

– Да ладно, Тит, – пришлось мне вмешаться ради справедливости. – Мы, первоклашки, были на редкость положительными и послушными… За мелкую провинность скажет она тихим голосом, например, Никитину: «Выйди вон из класса».

Он безропотно положит ручку в пенал. Его вместе с тетрадкой – в портфель. И красный от стыда тут же на выход, в коридор… Позже, действительно, постепенно пошли в разнос. И Саня превратился чуть ли не в главного хулигана всей школы.

– Я никак не могу забыть, как Беликова начинала лить слезы, если получала «четверку». А Мещанинов – «двойку», – оживился Садиков. – Какими же мы были тогда сентиментальными, ранимыми!

– Удары судьбы, однако, закаляли. Почти перестал я обращать особое внимание на, мягко выражаясь, невысокие оценки… Сломался, правда, однажды. Когда (о чем выше уже доложил) показал на четырех уроках феноменальный результат: 3, 2, 2, 1.

Все, думаю, нет мне больше места в славной столице нашей родины. Надо делать ноги куда угодно. Родные Сокольники, прощайте навсегда… Сел на трамвай. И докатился, нервно вздрагивая на стыках, до Комсомольской площади.

Обходил вдоль и поперек три вокзала – Ленинградский, Ярославский, Казанский… Внимательнейшим образом изучил и законспектировал все расписания. Наметил несколько самых отдаленных пунктов, куда стоило бы отбыть навсегда.

Извлек из карманов медные монетки. Подсчитал наличность. Пришел к печальному выводу – за десять копеек далеко не уедешь. Вернулся домой. И решил начать… новую жизнь.

– Жаль, не отчалил навечно… Хоть куда-нибудь, – забасил-заверещал Синев-Бобер. – Без тебя наверняка в классе спокойнее стало бы.

– Может быть, оно, конечно, и так, – согласилась золотая медалистка Марина Благонравова. И, как выпускница МГИМО, весьма дипломатично добавила: – С другой стороны, потеряли бы нашего Человека-легенду и т. д., и т. п… Невосполнимая потеря.

– В 5–7-м классным руководителем была Валентина Тимофеевна Качерина, учитель русского и литературы, – блеснул (не совсем) памятью Саня Сеферов. – Позже Бессмертный, Машевский. В 11-м – Полина Ароновна. Фамилию ее, к сожалению, совсем не помню…

Бывает. В наши-то годы… Со второго начался английский. Всех нас разделили на три группы. В каждой – свой учитель. ФИО некоторых мы, пенсионеры с приличным стажем, начисто забыли. Тем более что они менялись от класса к классу.

Все же удалось вспомнить Ольгу Георгиевну Коржеву. Элгу Абрамовну Дивинскую. Елену Анатольевну Виноградову. Сергея Захаровича… Добрейшие люди. И одновременно очень уж строгие.

Особенно лютовал последний. Он маскировал свою коварную суть париком. И регулярно ласково-назидательно молотил по нашим бедным головам… линейкой. Доставалось всем. Кроме (что, естественно, обидно) моей соседки по парте.

В конце-то концов суровая, но справедливость восторжествовала!.. Скляренко все-таки получила свою порцию учительского произвола.

От неожиданности красотка законсервировалась с приоткрытым ртом. От публичного унижения ее огромные глазищи… остекленели. И в них ярким пламенем вспыхнул принципиально важный вопрос: «За что?!»

«Держись, Светик, – наверняка ей молча пожелали все одногруппники мужского пола. И одновременно ей же… позавидовали: – При твоей густой шевелюре, ясно, совсем не больно… А нам-то, каково?! С почти лысыми черепушками».

Сергей Захарович пользовался своим излюбленным методом вбивания линейкой новых английских слов в головы октябрят несколько месяцев. Вдруг завязал… Видно, кто-то из наших пожаловался на физическое насилие родителям. Те – начальству школы.

В старших классах добавилась экономическая география зарубежных стран… Ее преподавал Юрий Яковлевич с внушающей уважение фамилией – Бессмертный. Мужчина очень даже представительный. Высокий. Стройный.

На него походил (только одна нога никак не сгибалась) и Николай Дмитриевич из  весьма оригинального звучащего рода – Чебурашкин… Вел технический перевод. В свободное от учительства время, о чем уже выше шла речь, ставил спектакли.

Кроме того, он написал замечательный учебник. Им пользовались во всех английских школах, что появились позже в Москве и по всему Союзу… Такие вот наличествовали у нас  многогранно-талантливые учителя!

Очень симпатичная дама преподавала английскую литературу. Она часто меняла наряды… Официально ее звали Елена Ивановна Смирнова. Неофициально среди старшеклассников – Морковка.

– Она любила говорить: «You know what…» (Вы знаете, что…)! – вскипел добродушнейший Сеферов. – По моему, это явный руссицизм!

Саня, изложив свое соображение, на всякий случай вопросительно уставился на аса международного класса Садикова… Тот, не размышляя ни секунды, согласно качнул профессорской головой.

– Елена Ивановна, однозначно, была не права, – не смог промолчать и не очень-то разговорчивый Женя Рагозин… В его бездонном кладезе на плечах, кстати, хранятся не только бесчисленные физико-математические идеи. Лингвистические – тоже.

– Не могу понять, – продолжала недоумевать и в почтенном возрасте Лена Королева. – Почему ее так прозвали?!

– Дело вот в чем, – степенно разъяснил однокласснице Ермаков: – У Смирновой имелись относительно широкие плечи. Узкие бедра. Длинные тонкие ноги… Если взглянуть сзади, особенно когда она надевала нечто красно-оранжевое, морковка натуральная.

– Ну Коля, – восхищенно развела руки Благонравова.– Не знала, что ты такой утонченный специалист по женскому вопросу.

– На этом фронте, Марина, у нас, всем известно, вне конкуренции… Синев, – мгновенно среагировал бывалый воин в отставке.

– Как что, так я!.. Опять нашли крайнего! – со своего места возвысил голос протеста Бобер…

Не только английским, конечно же, мы занимались. Были и уроки труда. В младших классах девиц наставляли готовить первое, второе, третье. А матушка Игоря Базарнова – вышивать крестиком… Не знаю, насколько они преуспели в этих делах.

Нас тоже учили. Чему, не помню. Но, видно, плохо. Я во всяком случае до сих пор прикасаюсь к розетке и прочим точкам под напряжением с паническим ужасом… Зато позже, не могу не похвастаться, доучился до столяра аж четвертого разряда!

Какие табуретки, господа-товарищи, без единого гвоздя варганил!  Деревянные произведения, смело можно сказать, высшего трудового искусства. В натуре… Как вспомню, душа соловьем заливается.

Одну, лакированную, даже на районный конкурс народных умельцев отвезли. Никакого ценного приза, правда, не дали. Засранцы… Да он нам, сокольническим коренным, и даром не нужен.

Куда-то опять понесло козла старого в сторону. В детали, никому, кроме меня, не интересные… Впрочем, вроде бы далеко от темы не успел еще ускакать. Так вернемся же на основную тропу повествования.

Нашей школе (всем остальным тоже) вышестоящая инстанция неожиданно приказала срочно организовать специализированное трудовое обучение старшеклассников… Никуда, сами понимаете, не денешься.

Девчонкам предстояло освоить кройку-шитье до уровня как минимум швеи 3-й категории… Ребята могли выбрать одну из трех специальностей: слесарь, фрезеровщик, столяр.

Подшефный вертолетный завод привез нужное оборудование. Поставил его в соответствующих мастерских на первом этаже… Там мы и обучались три года, с 9 до 11-го класса. Один целый учебный день в неделю.

Трудовиками стали производственники пред- или уже пенсионного возраста. Мастера своего дела высшей квалификации… Дяди доброжелательные. И одновременно крутые, если что не так.

– Токарно-фрезерную мастерскую возглавил Михаил Григорьевич Савенко, – ушел мыслями в далекое прошлое Сеферов. – Для начала он изложил нам некую теорию… Особо остановился на теме допусков и посадок.

По-народному для «чайников», как вал засовывается в отверстие… Из всей лекции навечно запомнилась его глубочайшая по смыслу фраза: «Когда еще не кончился зазор, но уже начался натяг».

Ни фамилию, ни имени, ни отчества нашего шефа ни Титов, ни Садиков, ни я, к великому стыду, так и не вспомнили… Зато, наверное, у всех учеников-столяров на всю жизнь зафиксировалось в памяти его загадочное, на первый взгляд, прозвище – Кусец.

На самом деле все просто, как грабли… Каждое занятие начиналось с традиционного призыва: «Возьмем кусец здоровой древесины!» Далее ставилась трудовая задача на сегодняшний день.

Добрейшей души человек. Слишком уж въедливо-нервный, однако. Стоило кому-нибудь снести рубанком один-два лишних миллиметра, как он натурально… зверел.

Глаза его почти вылезали из орбит… Пышные усы начинали дергаться… Кусец хватал рукой испорченный «кусец здоровой древесины». И, казалось, готов был им прилично настучать по голове горе столяра.

До деревоприкладства тем не менее дело ни разу не дошло… Ничего не поделаешь. У каждого учителя в обойме наверняка имеется персональный фирменный метод наставления на праведный путь непутевых учеников.

У Кусца – один. У Генриха Флориановича, главного слесаря, – другой… По свидетельству очевидцев, тот обязательно устраивал перед новобранцами леденящий кровь спектакль.

Флорианыч глубоко вздыхал. Внимательно, словно в последний раз, осматривал окружающих. Демонстративно засовывал палец в тиски. И неторопливо закручивал их до тех пор, пока он не сплющивался до толщины пятака.

Причем все действо сопровождалось гримасами боли на мужественном лице. Душещипательными стонами. И главное – напутственными словами: «Вот так вот, ребята… Слесарное дело не хухры-мухры».

У всех одноклассников остались самые лучшие воспоминания о наших наставниках на производственном обучении в школе… Хотя есть вроде бы одно обстоятельство, несколько подмачивающее их безоблачную репутацию.

Дело было на выпускном вечере. Безалкогольном, как положено… Мы-то, само собой, вовремя прикинули расходы. Сложились. И закупили в нужном количестве водку-вино на весь класс.

Надежно замаскировали сумки с бутылками в кустах школьного сада… Стряслось, однако, то, чего и недругу не пожелаешь: к нужному моменту все целиком бесследно испарилось.

Провели оперативное расследование. Опросили свидетелей. Сопоставили факты. И пришли к однозначному выводу: это дело рук трудовиков… Остается надеяться, что классные Пинкертоны тогда все же ошиблись.

Как бы там ни было, ситуация тогда сложилась хуже некуда. Просто критическая… Что за прощальный вечер, на самом деле, без кровесогревающей спиртосодержащей жидкости для доучившихся до ручки выпускников?!

Дырка от бублика… Марианская впадина… Черная дыра во Вселенной… Всемирный потоп. Или обледенение… Нонсенс какой-то…

Это все равно что наш легендарный «Б» без Синева-Бобра – Степанова-Муравья… Паспорт без печати… Америка без слабоумной Псаки… Россия без хронического бардака…

Слава Богу, остались еще на Земле добрые люди. В тот день их возглавила матушка Новикова – Иветта Павловна. Ведущий специалист крупнейшего в Сокольниках «ящика». И член его же… парткома.

Под ее строгим партийным руководством родительницы заранее приобрели спиртное. Конспиративно принесли его в школу. И в нужный момент добавили в некоторые чайники с чаем коньяк. Другие же слили до капли и заполнили сухим вином… Мудрейший поступок!

– Слава нашим героическим матушкам!.. Пусть земля будет им пухом!.. Вечная им память!

Именно так прозвучал поминальный тост на классном сборе… Он продолжался. И нескончаемые воспоминания о школьных временах, естественно, тоже.

– Дим, а ты помнишь последнюю консультацию накануне выпускного экзамена по математике? – неожиданно поинтересовалась Лена Тимофеева. – Валентина Яковлевна Цветкова, как всегда, строгая. В очках. С пучком прилизанных непонятного цвета  волос.

В самом конце она написала мелом какую-то формулу на доске. Повернулась к классу. Протерла влажной тряпочкой руки. И вдруг, указав перстом, заявила: «Ни тебе Мещанинов, ни тебе Рублев завтра я и тройки не поставлю!»

– Лен, честно говоря, запамятовал. Но не сомневаюсь – сущая правда. Мы с Коляном никогда не отличались особым усердием… И все же она, добрая душа, пожалела нас на экзамене. Как, впрочем, и Валентина Александровна Лютова, на химии.

Вспомнили мы и Веру Александровну Корчагину… Во-первых, потому, что она написала прекрасный учебник по биологии для средней школы. Во-вторых, ее сын Сергей учился в нашем классе. Правда, когда решили собраться, его телефон так и не отыскали.

Не забыли и пожилую Ольгу Геннадиевну, замечательного учителя истории… Прославилась она ко всему прочему еще и тем, что вроде бы сидела при всех режимах. Начиная с царя Гороха. Посему никогда не теряла бдительности.

Как-то нежданно-негаданно досталось на орехи Лене Беликовой… Она тогда по собственной инициативе осваивала стенографию. И в тот день, сидя за партой, для тренировки усердно стенографировала урок.

Ольга Геннадиевна, проходя мимо, увидела Ленкины каракули. Приняла их, скорее всего, за очередной донос. Тут же схватила тетрадку. И на всякий случай… порвала ее на мелкие кусочки.

Кабинет истории, кстати, вошел в школьную летопись одним прискорбным событием… На стене видел здоровенный макет знаменитой Кутузовской избы в Филях. В разрезе, ясно. Больше всего в глаза бросалась большая печь.

Ведь в нее входили на всю длину спички. Их, естественно, очень хотелось поджечь для эксперимента некоторым любопытствующим и одновременно хулиганствующим октябрятам-пионерам-комсомольцам… Что в конце-то концов и стряслось.

Почти вся изба сгорела дотла. И на стене выше затемнело пятно копоти. В школе, понятно, – скандал. Тщательное расследование закончилось ничем. Поджигателя не нашли. Десятилетиями тайна оставалась за семью печатями… А тут – на тебе!

– Да это мы со Степановым попробовали подогреть на печке... пирожок из столовой, – то ли пошутил, то ли из-за угрызений совести на старости лет проговорился Синев.

– Ну вы, ребята, даете! – то ли с укором, то ли с гордостью за наш «Б» воскликнул уравновешенный Женя Рагозин…

Пришел нам на память и еще один учитель истории… Иван Мартынович преподавал в старших классах. Отставник прославился суперстрогим отношением к подчиненным. Еще больше – своими несравненными приказами-высказываниями на уроках.

Их дословно фиксировала Оля Столбова. К сожалению, тетрадь с эпохальными записями, ходившую по рукам ее друзей-знакомых, кто-то заиграл… Удалось вспомнить  лишь микроскопическую часть перлов косноязычного и не шибко грамотного Мартыныча:

– Встань сидя!

– Марат вдарил в набат, и в Париже началась революция;

– Дубина здоровая, бесстыжий глаз!

– По дороге на фабрику Энгельс наблюдал страдания рабочих;

– Хто был разбит под Сталинградом? Храф, простите мыф о непобедимости немецкой армии;

– Сядь стоя!

– Наполеон был контрреволюционером и носил костюм с английского сукна;

– Оля, не строй лицо мадонны. Выйди с классу!

Причем Иван Мартынович, когда окончательно выходил из себя, выгонял не только по одному. Но и группами – маленькими, большими. Иногда сразу чуть ли не половину личного состава… Мы, понятно, сопротивлялись произволу разными способами.

Вот один из них… Во время урока отставник обычно непрерывно бродил между рядами. Иногда для отдыха останавливался. И опирался пальцами на край парты. А там… капельки чернил.

Акция, конечно, позорно-постыдная. Если сегодня на нее взглянуть с высоты наших преклонных лет… Тогда же поначалу, к сожалению, никакого другого более эффективно-благородного варианта придумать не удавалось.

Круглосуточно лучшие классные стратеги-тактики праведной борьбы с Мартынычем размышляли-анализировали. И нашли-таки уникальное решение.

Кто его удумал, неизвестно. Однозначно – светлая голова… Техника исполнения такова. Каждый бросал на пол под партой карандаш. Наступал ногой. И, когда надо было, начинал его двигать туда-сюда.

Обычно акцию протеста начинал левый ряд. К нему подключался средний. К ним – правый. И тогда эффект достигал апогея… Неимоверный шум до предела заполнял класс истории. Казалось, того гляди треснут и вылетят стекла в окнах. Рухнет потолок.

– Что это? – громовым голосом традиционно вопрошал Иван Мартынович

– Ремонт наверху! – дружно ревели в ответ ученики, усердно двигая ногами карандаши по полу.

– Когда же он кончится?!

Ответа на этот вопрос никто, ясно, никогда не давал… Приходилось отставнику-историку снова идти по школьным инстанциям. Для выяснения причин и устранения оглушительного шума, мешающего нормальному проведению учебного процесса.

Что касается перлов Мартыныча (его, кстати, в итоге выгнали из школы) – сравниться с ним никак не могли. Хотя… Тоже не лаптем щи хлебали. И в историю класса «Б» вошло одно-единственное, зато неподражаемое высказывание. Хоть стой, хоть падай!

Оно прозвучало, когда в Союзе начали издавать Ремарка: «Три товарища», «На Западном фронте без перемен», «Черный обелиск», «Триумфальная арка»… Кому удавалось что-то купить, передавал после изучения товарищам.

Место действия – кабинет химии. Где длинные столы располагались амфитеатром… Рублев вернул однокласснику только что прочитанный роман. И услышал вопрос: «Ну как тебе? Понравилось?».

Колян крепко задумался. Сморщил сократовский лоб… Его, видимо, смущало замысловатое для русского уха и глаза имя автора – Эрих Мария.

Наконец-то он сделал окончательный выбор из двух возможных вариантов. И заявил: уверенно и громко: «Хорошо… баба пишет!»

– Помните школьную столовую? – вернулась к давним вкусовым ощущениям Лена Королева. И… облизнулась. – Какие вкусные были сосиски с тушеной капустой!.. А пирожки с повидлом – вообще вне конкуренции! Мягчайшие. Поджаренные. Горячие.

– Наверняка один из них, уже остывший, и решили подогреть Синев – Степанов на печке в Кутузовской избе?! – логично предположил Женя Рогозин.

Очень даже может быть… Во всяком случае каждая длинная обеденная перемена знаменовалась в спецшколе №1 скоростной гонкой с препятствиями. Причем она, в отличие от традиционных спортивных мероприятий, имела специфические особенности.

Финиш, что положено, один – столовая на втором этаже. Но вот стартовали лучшие спринтеры старших классов с разноудаленных от нее позиций… Тут уж как повезет. Где закончился урок, оттуда и – вперед!

Вместо стартового пистолета – школьный звонок. Если ухитришься рвануть за несколько секунд до него, шансов на победу, естественно, больше… Хотя в принципе все зависело от расстояния до заветной цели и спринтерских данных участника гонки.

Итак… Первым делом предстояло с максимальной скоростью и гулким топотом по крашеным доскам преодолеть коридор от класса до полосы препятствий – лестницы. На ней каждый демонстрировал сугубо индивидуальную технику.

Одни неслись вниз мелкими шажками. Другие – длинными прыжками. Третьи скользили по перилам на задницах… На данном участке дистанции, само собой, случались иногда травмы нижних и верхних конечностей. Других частей человеческого скелета.

Ну и что если ступня начинала опухать?!. Или колено сгибалось с треском?!. Или рука повисала плетью?!. Или после лобового контакта с конкурентом голова «трещала как пустой орех»?!.

Главное – ты, несмотря ни на что, первый на финише. И с чувством выполненного долга занимал очередь в столовой родным одноклассникам… Не олимпийского уровня результат. Пустячок вроде бы. Но приятный.

– А помните, как мы иногда после уроков ходили в «Прагу»? – обратился с вопросом к присутствующим Саша Приезжев.

Такое, естественно, не забывается… Очень кстати после одной из многих выставок в «Сокольниках» друзья из братской в те времена Чехословакии открыли на Майском просеке чуть ли не первый в Москве пивной ресторан.

Хотя бы на кружку вкуснейшего пива денег почти всегда хватало. На закусь – редко. Не беда. Возьмешь со стола на халяву несколько кусочков белого хлеба. Намажешь их опять же халявной горчицей. И – к трапезе!.. «Прагу» мы посещали не часто.

Зато ежедневно до уроков большая часть класса встречалась на «качке». Звалась она так, вероятно, потому что еще в ХIХ веке на Стромынской площади построили кирпичное здание полицейской пожарной части с башней-каланчой.

С нее дежурные круглосуточно обозревали в основном деревянные Сокольники. И в случае частых тогда возгораний срочно посылали пожарных… Мы же облюбовали их просторную беседку под крышей, прикрывавшую при непогоде от дождя или снега.

Собирались на «качке» (в том числе некоторые одноклассницы) не только для обсуждения актуальных новостей. Прежде всего чтобы… выкурить по сигарете «Примы», «Дуката» и прочей отравы. Для установления душевного спокойствия перед первым уроком.

Были ли у нас другие вредные привычки?! Не без этого... Класса до седьмого-восьмого многие серьезно занимались спором. А когда закончили, ударились во все грехи тяжкие. Не во все, конечно. В отдельные.

Марина Благонравова как-то пригласила одноклассников домой с дружественным визитом… Жила она тогда в большом «генеральском» (так его называли в народе) доме на Таганке.

Мероприятием верховодила Елизавета Алексеевна, ее матушка… Интеллигентнейшая дама. Стройная. Строгая. В темном одеянии.

От коридора просторную комнату отделяла четырехстворчатая дверь с квадратиками стекол. На столе – салатики-винегретики. Минералочки-лимонадики… Полная тоска.

Но у нас-то с собой было!.. Скатерть, спускавшаяся почти до пола, надежно прикрывала от посторонних глаз бутылки с алкогольными напитками разной крепости.

Их практически бесшумно открывал-откупоривал бывший спортсмен Мишка Кургачев. И передавал сидящему рядом Базарнову. Лучшему рисовальщику класса и джазмену районного, как минимум, уровня.

Своими фортепьянными пальцами Игорек с ювелирной точностью наливал нужную дозу в фужер, который держал я. Он передавался моей соседке. И т. д… До тех пор, пока не доходил под стольным маршрутом до заказчика.

Данный процесс регулярно прерывался появлением в комнате матушки Благонравовой… Она интересовалась, как дела. Главное – не хотим ли мы сыграть в слова и прочие культурные игры.

Абсолютно никакой положительной реакции… Очередной заход Елизаветы Алексеевны с предложением: «Ребята, а не сыграть ли нам в шарады!» – поверг всех с полнейшее смятение.

Больше других вывел из физически-морального равновесия Базарнов. Он промахнулся мимо фужера. И налил грамм сто портвейна мне прямо в левый ботинок… Хлюпало в нем до самого вечера. 

Несколько лет спустя, классные оторвы, иногда (очень редко, честно) ровно к 9.00 направлялись вместо школы в Сокольниках к Степанову на Чистые пруды. (Туда, где позже случится конфуз с депутатом Моссовета.)

И очень старались совсем уж не отрываться от учебного процесса… Ну, к примеру, если в это время шла русская литература, то поднимали тост «За Льва Николаевича Толстого!». Если английская – «За Уильяма Шекспира!».

Если физика – «За бином Ньютона!». Если химия – «За Дмитрия Ивановича Менделеева и С2Н50Н 40% + Н2О 60%!». И т. д. и т. п. Все чин чинарем. Строго по расписанию уроков…

– А помните, как Капе досталось? – полюбопытствовала Оля Столбова.

Тут стоит внести ясность… Отношение у нас ко всем учителям (за исключением Ивана Мартыновича) было самое что ни на есть уважительно-почтительное. Никому и в голову не приходило уподобляться школьнику-садисту Борьке Ельцину из Свердловска.

«Патефонные иголки в стул снизу вбивали, вроде на первый взгляд незаметно, но они торчат, – исповедовался будущий первый президент России в книге «Исповедь на заданную тему». – Учительница садилась, раздавался крик».

Избави Господи, дойти до такой безнравственности… Просто как-то на перемене в классе шла мелкая разборка с применением обуви. Неожиданно дверь открылась. И к нам наведалась бывший преподаватель химии по прозвищу Капа.

Капитолине Никаноровне по чистой случайности и досталось… кедом по седой голове. Пенсионерка отнеслась к произошедшему мужественно. С пониманием. И не переменила к нам своего доброго отношения. Мы же извинялись перед ней долго и искренне.

Были ли в классе другие, кроме обувной, разборки?!. Конечно. Как в любом другом человеческом коллективе.

Довольно редкие. Без особого кровопролития и хронических громогласных склок… Специфика противостояний зависела по воле природы-матушки от пола их участников.

Ребята, если конфликт доходил до точки кипения, решали его в традиционном русском стиле – выходили на кулачный бой… Метелили друг друга от души до первой крови. Тут же мирились. И забывали обо всем.

У девиц, как предначертано звездами, – все сложнее. Запутаннее. Бестолковее… Группировке СИЛОС (Света-Ира-Лена-Оля-Света) противостоял АНСИЛОС. Но подпольно.

Поэтому бои классного значения велись весьма интеллигентно… Без шума-гама. Визгов-криков. Истерик до потери сознания. Рукоприкладства. Вырывания волос. Нецензурных выражений.

Высшая мера наказания, судя по всему, заключалась в полном игнорировании и отказе от словесного общения… С главной «преступницей» из враждебной группы не разговаривали неделями-месяцами-годами.

Хотя уже никто не мог толком вспомнить. Тем более четко сформулировать, в чем, собственно, ее вина… Короче говоря, бабы они и есть бабы. И понять их никому не представляется абсолютно никакой возможности.

Мелкие и крупные дрязги забывались, если в классе случалось ЧП. Или кто-нибудь (независимо от пола) совершал неприемлемое для всех деяние… Тогда одноклассники сплачивались в единую дружную команду. Действовали оперативно и сообща.

Как-то, помню, в начальных классах стряслось непредвиденное в кабинете биологии. Из клетки на долгожданную свободу вырвалась белка. И начала игриво прыгать по партам… Радости у нас, октябрят, было хоть отбавляй.

До тех, правда, пор, пока она не тяпнула за палец самого толстого и аппетитного из всех на тот момент – Еремеева… Кровь из Сани полилась ручьем. И его срочно повели в медпункт на первый этаж.

Охваченные справедливым гневом, одноклассники, как один, принялись отлавливать пушистую кровопускательницу. Длилось это суматошное и непростое мероприятие очень долго. Чуть ли не целый урок.

Наконец-то обессиленную и перепуганную почти до смерти белку-бандитку загнали в угол подсобного помещения. Накрыли влажной половой тряпкой… Вера Александровна на руках вернула беглянку на постоянное место жительства. В клетку.

Несколько лет спустя аналогичный справедливый гнев у всех поголовно вызвал гомо сапиенс по фамилии Шахназаров… Звали его Алесик. Проучился он с нами недолго.

Для проведения воспитательно-назидательной акции ребята раздобыли длинную крепкую веревку… Девочки аккуратнейшим образом вырезали бритвой на ластике короткое английское слово, поясняющее суть его преступления.

В саду между двумя деревьями Шахназарова невысоко подвесили под руки… Намочили чернилами латинские буквы… И одна из классных красавиц (на всякий случай рассекречивать ее не буду) решительно поставила ему на лоб клеймо SPY (шпион).

Вскоре по школьным коридорам пополз слух… Мол, распоясавшиеся «бэшники» учинили зверское насилие над личностью. Вроде бы на теле одноклассника даже что-то выжгли, нелюди, каленым железом!

Наши не хуже тертых зэков разыгрывали полнейшую незнанку. Молчали, как рыба об лед… Ничего не знаем. Ничего не видели. Ничего не было. И вообще лучше отстаньте с глупыми расспросами. Иначе хуже будет.

Шахназаров при всем желании не мог никому представить вещественные доказательства. Поскольку сам же в саду обильно поплевал на платок. И начисто стер чернильное клеймо SPY со лба.

Словом, все постепенно забылось. Успокоилось. Затихло… Зато 14 апреля 1961 года наш легендарный «Б» прогрохотал во всю мощь. И автоматически навечно вошел в школьные анналы.

В тот на самом деле исторический день все москвичи от мала до велика ждали Юрий Гагарина. Столь восторженно и единодушно Москва, абсолютно уверен, никого никогда не встречала. И не будет встречать во веки веков.

Власть предержащие, как выяснилось позже, первоначально и не планировали организовывать официальную встречу первого космонавта Земли. Все в последний момент во Внуково решил Никита Хрущев… Это стало, по сути, стихийным народным шествием.

Никто из московского начальства никого (как бывало на первомайских и ноябрьских «демонстрациях трудящихся») не обязывал идти… Больше того. Всех желающих отправиться на Красную площадь отпускали с работы или учебы без проблем. Тут же.

А в нашей же школе все думали-думали. Прикидывали-прикидывали. Советовались-советовались, наверное, с вышестоящими органами среднего образования… Время-то бесценное шло!

Подождали-подождали немного. Обсудили сложившуюся ситуацию. И решили наперекор школьным тугодумам рвануть всем классом на встречу из патриотических соображений… Если не мы, то кто?!

Остался лишь один(!)… Еще одна (выяснилось лишь на днях, когда перезванивались, готовясь к встрече) призналась: «Я спряталась по дороге на первый этаж в школе. Никто и не заметил. Боялась, маму уволят с работы».

Имена, отчества и фамилии отступников называть не буду. Дабы не было им мучительно стыдно перед пожилыми одноклассниками. Юными внуками-внучками. Да и всем прогрессивным разновозрастным человечеством…

Класс лавиной, все сметая на пути, скатился по лестнице на первый этаж. Оделись, несмотря на чисто формальные возражения пожилой гардеробщицы. Столпились у парадной двери… Она оказалась закрытой. Что делать?!

Безвыходных положений не бывает… Рванули к столярной мастерской. Открыли окно. Через него ребята первыми прыгали-десантировались на бренную землю. Потом, как истинные английские джентльмены, на руках опускали девчонок.

– Передайте мой персональный привет лично Юрию Алексеевичу! – прокричал на прощание главный столяр Кусец…

Два дня назад, как раз в день полета Гагарина, в Москве было холодно. Из низких облаков валил густой-густой снег… Сегодня – безоблачно. Солнечно. Очень даже жарко. Пришлось снимать зимнюю одежду, чтобы зря не париться.

На улицах – огромное количество людей… На станцию метро «Сокольники» не пробраться… Трамваи, троллейбусы, автобусы забиты до предела… Единственный вариант – идти до Красной площади пешком.

Путь не очень-то близкий. Пару часов быстрого хода. Не меньше… Посему по дороге постепенно сошло с дистанции немало одноклассников. В первую очередь, естественно, представительницы слабого женского пола.

Самым трудным оказался, как всегда, финишный этап… В переулках, выходящих на улицу Горького, не было ни сантиметра свободного от москвичей пространства. В одном из них мы протолкались на месте очень долго.

Наконец-то вырвались-протиснулись на центральную улицу столицы. И вместе с многотысячной толпой мелкими шажками (еле-еле, зато неотвратимо) пошли-поплыли в сторону Манежной площади.

На нее со всех сторон Москвы стекались людские широкие реки и узкие ручейки… Они сталкивались. Завихрялись. Превращались в непреодолимые водовороты.

Одних москвичей волею судьбы несло, слава Богу, к заветной Красной площади. Других –уносило, черт его подери, в обратную сторону.

Именно здесь, на Манежке, ударно-штурмовая группа нашего «Б» получила сокрушительный удар… Ее помяло до треска костей. Разнесло на мелкие части. Растащило кого куда.

Несмотря на потери, пятерка все же достигла цели… Мимо самого Гагарина прошли-проплыли лишь намертво сцепившихся пары: Титов – Степанов, Кучковский – Мещанинов. И одиночка Рублев.

На следующий день весь наш класс, наверное, впервые за годы учебы шел на первый урок, как на праздник. Ведь в родной №1, казалось, нас должны были торжественно встретить в качестве героев-победителей.

Как же, спрашивается, иначе?!. Ее посланцы с трудом, но все же прорвались на Красную площадь в поистине исторический момент. А значит, прославили весь славный коллектив учителей и школьников на всю Москву. Заодно утерли нос школам-конкурентам.

Однако жизнь, действительно, нередко выписывает самые неожиданные зигзаги… Вместо ожидаемых охапок цветов и восторженных воплей «Браво!» нам публично плюнули в душу. Дали прилюдно, простите за выражение, по морде. Причем неоднократно.

Построили в ряд. И директор вместе с завучем выписали семиклассникам, прямо как мелким нашкодившим первоклашкам… Мол, вы самый неблагополучный класс во всей школе. Потому что всего-то за полчаса до официального разрешения нарушили дисциплину.

Позорно сбежали через… окно. И сим постыдным поступком опозорили весь дружный коллектив на всю страну. Поэтому будете подвергнуты строжайшим, но справедливым наказаниям.

В тот же день на экстренном родительском собрании нагнали жуткого страха на наших матушек… Мол, не научились вы до сих пор достойно воспитывать своих детей. Если и дальше так пойдет, придется их, недоумков, выгнать взашей из престижной школы.

На следующий – акция возмездия в кабинете физики… С видом прирожденного палача и дьявольской ухмылочкой Машевский задал классу один-единственный вопрос: «Что вы, хотелось бы знать, изучали на прогулянном вами же уроке?!»

Не дождавшись, естественно, ответа на то, чего при всем желании ведать не можешь, учитель с садистским удовольствием всем в дневниках нарисовал двойки… Лишь Виталик Кучковский, проявив чудеса находчивости, удостоился «трояка».

И это, товарищи, еще не все!.. На третий день стали гнобить отдельные личности. Точнее, одну-единственную – будущего серебряного медалиста, а тогда комсорга класса Новикова-Русского воина.

Пашка удостоился почетной кликухи за выдающиеся достижения в области скульптурного творчества… Он как-то изваял из пластилина полуметровую голову героического русского богатыря в шлеме из «Руслана и Людмилы».

Так вот. Вызвали Новикова на заседание комитета комсомола школы. Отругали последними словами. Отчихвостили по высшему разряду. И направили на углубленный разбор полетов в… райком.

Там лично нашему Русскому воину «за необеспечение дисциплины в классе» объявили выговор… По телефону настоятельно порекомендовали школьным комсомольским лидерам изгнать его из комсоргов. Что, понятно,  они тут же и осуществили.

Мы с облегчением понадеялись, все. Дальше некуда. Санкции закончились. Ничего другого карательного вроде бы невозможно придумать… Не тут-то было!

Четвертую четверть окончили, как обычно, с самыми разными оценками по разным предметам. На сей раз, правда, одноклассников неожиданно сплотила-объединила… двойка в графе «Поведение».

По-прежнему нет справедливости в России-матушке! За что, хотелось бы уяснить, мы пострадали?!. За сугубо патриотический поход на Красную площадь в день всенародного шествия! Из-за каких-то убогих полчасика такой сыр-бор!

– Да ладно, – успокоительно забасил Андрей Синев. – Зато наш «Б» навечно вошел в историю школы… Надо обязательно это знаменательное событие обмыть!

Выпив и закусив, бородатый Егошкин с большим непонятным значком на груди принялся обходить одноклассников. Он вынимал из котомки и торжественно вручал каждому свежий номер духовно-просветительского еженедельника «Радонеж».

Заодно Володя увещевал некоторых товарищей категорически не употреблять неблагопристойные выражения. А если уж никак не получается – нещадно бить себе ладонью по устам после любого нецензурного слова.

Лично я тут же на практике воспользоваться советом-наставлением классного духовника. Губы разбил почти до крови. Но особо, честно говоря, не преуспел. Даже, скорее, наоборот… Ну ничего. Будем в дальнейшем усердно бороться за чистоту великого русского языка!

– Слушайте!.. Мы отмечаем 60-летие похода в первый класс… В следующем году, между прочим, новый юбилей – 50-летие окончания школы! –  возвысила голос серебряная медалистка Столбова. – Надо тоже обязательно отпраздновать!

– Само собой! – мгновенно среагировал золотой Сеферов. – Давайте соберемся у меня на даче под Москвой!.. Идет?!

Сгоряча все единодушно согласились. Потом некоторые, пошевелив мозгами, сильно засомневались… Сюда-то, на «Динамо», трое из наших сегодня не приехали из-за проблем со здоровьем. Туда, под Звенигород, наверняка не дотащатся еще больше.

Даже если чудом доберутся, на радостях, не ровен час, уйдут в мир иной. Придется Сане организовывать мемориальное кладбище легендарных личностей из «Б» на своем участке… Ему это надо?!

Нет. Ни за какие коврижки… Обсудили и единогласно одобрили другой, более безопасный вариант. Тихо-спокойно доедем на метро до «Сокольников». Передохнем-покурим на любимой «качке».

Пойдем к родной школе (теперь она числится, к прискорбию, под номером 1282). Полюбуемся ею хотя бы со стороны (внутрь все равно не пустят из-за антитеррористических правил).

Потом потихонечку дошагаем до парка. Попробуем отыскать на Майском просеке «Прагу». Если она уже почила, найдем по соседству какой-нибудь ресторанчик или шашлычную. Там и отметим 50-летие…

От меня начали расходиться довольно поздно… Девочки перед уходом прилежно вымыли всю посуду (всем бы таких одноклассниц)… Коля Ермаков (единственный трезвый как стеклышко) усадил в свою машину попутчиц и попутчиков.

Миша Титов и Саша Сеферов оставались дольше других… Вместе дотащили столы из большой комнаты до мест их постоянной дислокации. На прощание опрокинули по рюмахе отходной. Закусили, чем Бог послал.

Очень душевно пообнимались-расцеловались в прихожей… Их довольные лики весьма раскраснелись после обильного застолья… Глаза лучисто поблескивали.

Одноклассники, однако, почти не утеряли ориентации в пространстве. Более или менее уверенно вышли на относительно устойчивых нижних конечностях из квартиры на лестничную площадку… Дверь захлопнулась. Щелкнул замок.

Вот и все. Погулял наш легендарный «Б» из спецшколы №1 по доброй стародавней традиции весело и долго. Время приближалось к полуночи…