Как-то Альберта Эйнштейна спросили, какое оружие будет применено в третьей мировой войне. Ученый ответил, что этого он не знает, но в четвертой мировой войне, с его точки зрения, единственным оружием будет каменный топор.
Когда на улицы японских городов выходят антивоенные демонстрации, то кажется, что в них участвует весь народ. Память о горе стала оружием против нового горя.
Взывая к человеческой памяти, поднялся в парке Мира в Нагасаки этот скромный обелиск. Здесь был эпицентр взрыва. Второго и пока последнего боевого применения ядерного оружия. Оно и должно остаться последним.
…Старик неторопливо шел по аллеям тенистого парка, ведя за руку непоседливую разговорчивую пестро разодетую внучку. Иногда она вырывалась и пряталась в плотных зарослях кустарника, или кувыркалась на зеленой, аккуратно подстриженной траве, или брызгалась водой из фонтана, или, звонко смеясь, носилась вокруг деда. Старик добродушно журил проказницу, ловил ее за руку, и они шли дальше.
Наконец они остановились у бетонной трехгранной стелы. Старик огляделся вокруг, словно видел впервые этот просторный парк со стройными соснами, с пушистыми веерными пальмами и вечнозеленым кустарником вдоль аллей, с морем цветов, пылающим круглый год всеми цветами радуги. Его взгляд, скользнув от подножия до вершины обелиска, остановился на поблекшем от полуденной жары небе. Он долго стоял, запрокинув голову. Пристально вглядывался в небо, крепко прижимая к себе морщинистыми руками притихшую вдруг внучку…
…С весны 1945 года бомбежки стали особенно беспощадными. Сотни «летающих крепостей» В-29 (недосягаемых для японских зенитных орудий и истребителей) ежедневно поднимались с аэродромов на Марианских островах и методично, как любило выражаться американское командование, «возвращали Японию в каменный век».
Один за другим японские города превращались в груды дымящихся развалин. Лишь Хиросиму, Кокуру, Ниигату и Нагасаки почти не бомбили: их почему-то щадили… Тем временем американские специалисты лихорадочно заканчивали работы по так называемому «Манхэттенскому проекту», по созданию атомной бомбы, чтобы успеть испытать ее «в деле» до капитуляции Японии.
16 июля ослепительная вспышка разогнала предрассветные сумерки над мрачным плато Хорнада дель Муэрто в северо-западной части штата Нью-Мексико. Об успешной генеральной репетиции было срочно доложено в Потсдам президенту Трумэну, только что прибывшему на встречу глав трех держав антигитлеровской коалиции – Советского Союза, Соединенных Штатов и Великобритании. Вторая шифровка ушла в Сан-Франциско. С американской военно-морской базы вышел крейсер «Индианополис» и направился в сторону тихоокеанского острова Тиниан. На борту находился сверхсекретный груз. На обратном пути крейсер был торпедирован японской подлодкой и пошел ко дну вместе со всем экипажем. Случись это раньше на несколько дней, один из двух испепеленных городов мог бы уцелеть.
25 июля, то есть за сутки до опубликования Потсдамской декларации, потребовавшей безоговорочную капитуляцию Японии во Второй мировой войне, американские генералы получили следующую депешу от Трумэна:
«Совершенно секретно, генералу Карлу Спаатсу, командующему стратегической авиацией США. 509-й авиагруппе 20-й воздушной армии надлежит сбросить первую спец-бомбу после 3 августа (как только позволит погода) на одну из целей: Хиросима, Кокура, Ниигата, Нагасаки…»
Смертный приговор одному из японских городов и его жителям был подписан. Оставалось только выбрать первую мишень, где 20-килотонный монстр мог бы полностью раскрыть свои дьявольские возможности.
Данные аэрофотосъемки показали, что идеальная в этом отношении цель – Хиросима. Густонаселенный город лежал, как в тарелке, в плоской речной дельте, обрамленной с трех сторон горами. Главная цель была определена – до первой атомной бомбардировки оставались считанные дни.
31 июля группа ученых под руководством Норманна Ромсея завершила сборку «Малыша» – урановой бомбы. Но еще несколько дней операция откладывалась из-за неблагоприятных метеоусловий: сбросить адскую машину хотели наверняка, с максимальным эффектом.
5 августа ожидалось улучшение погоды. Во второй половине дня «Малыша» (его разрушительная сила равнялась бомбовому грузу четырех тысяч «сверхкрепостей») подняли гидравлическим подъемником – сантиметр за сантиметром – в специальное устройство на самолете под номером 82, больше известном как «Энола Гей». Так его назвал по имени своей матери полковник Тиббетс, командир особого подразделения бомбардировщиков.
Поздно вечером участникам операции вручили тяжелые очки с толстыми темными стеклами и пояснили: «Во время атаки вы должны надеть эти очки. Снимать их нельзя ни в коем случае. Слепой пилот никогда еще не доставлял самолет В-29 благополучно домой…»
6 августа. 1 час 37 минут. С острова Тиниан стартовали три самолета, которые должны были передавать сведения о погоде над возможными объектами бомбардировки. 2 часа 37 минут. «Энола Гей» тускло поблескивает в лучах прожекторов. Около сотни репортеров (никто из них не подозревает, какой трагедии предстоит свершиться: им лишь сказали в штабе, что это «начало новой эры») плотным кольцом обступили летчиков, с трудом пробирающихся сквозь толпу к самолету. 2 часа 45 минут. Перегруженная «Энола Гей» с трудом отрывается от земли в нескольких метрах от конца трехкилометровой взлетной полосы и скрывается в темном небе.
Словно предчувствуя беду, обреченные японские города прикрылись густой завесой облаков, и только над главной целью оказался просвет в несколько десятков квадратных километров. Бомбардировщик берет курс на Хиросиму….
В 8 часов 14 минут 15 секунд «Энола Гей» освобождается от «Малыша», и он, плавно покачиваясь на парашюте, неторопливо приближается к земле. Через 75 секунд после сброса в 500 метрах над центром ничего не подозревающего, занятого своими будничными делами города бомба взрывается.
«Сначала появилась яркая молния, – рассказывал после возвращения на аэродром кормовой стрелок Кэрон. – Затем слепящий свет, в котором была видна приближающаяся взрывная волна, потом – грибообразное облако. Впечатление было такое, словно над городом бурлило море кипящей смолы…»
Там, внизу, в «море кипящей смолы», горели, задыхались, гибли в нечеловеческих мучениях люди. Десятки тысяч детей и стариков, мужчин и женщин, так никогда и не узнавших, что же произошло в то солнечное утро. Над этим морем смерти и страданий, как стервятник, парила «мамаша Гей». Члены экипажа во главе с Тиббетсом наблюдали, изучали, фотографировали дело своих рук и… шутили.
Джеппсон (тот, кто зарядил «Малыша»): «Святой Иисус! Если бы люди знали, что это будет за зрелище, мы могли бы продавать билеты по 100 тысяч долларов за штуку!»
Шумард (бортмеханик): «Все в этом облаке было смертью. Вместе с дымом вверх летели какие-то черные обломки. Один из нас сказал: «Это души японцев возносятся на небеса».
«Это похлестче, чем за четверть доллара съезжать на собственном заду с горы на Кони-Айленд», – пошутил Кэрон.
«Что ж, тогда я соберу с вас по четвертаку, когда мы сядем!» – засмеялся полковник Тиббетс.
«Придется подождать до получки!» – ответили остальные хором.
«Ждать до получки» не было необходимости: через несколько дней они опять, бесплатно, наблюдали очередное «зрелище» ценою еще десятков тысяч человеческих жизней.
На сей раз главная цель – Кокура, представлявшая собой, как и стертая с лица земли Хиросима, прекрасную мишень. Трижды «Бок кар» и сопровождавшие его «летающие крепости» подлетали к городу, но плотная облачность не позволяла прицельно сбросить плутониевую бомбу, названную «Толстяком». Бомбардировщики развернулись и направились к запасной цели – Нагасаки.
Второй раз за утро в городе надрывно завыли сирены, но мало кто обратил на них внимание и спустился в бомбоубежище. Вот уже несколько месяцев «сверхкрепости» особого подразделения появлялись над Нагасаки, как, впрочем, и над остальными возможными объектами атаки. Они пролетали небольшими группами, сбрасывая время от времени по одной бомбе, не причинявшей городу значительно ущерба.
Жители привыкли (вернее, их приучили в соответствии с тщательно продуманным планом) не принимать всерьез ни появлявшиеся по утрам высоко в небе американские бомбардировщики, ни сигналы частых тревог… Так случилось и тогда, утром 9 августа. Никто не придал особого значения и разноцветным листовкам, сброшенным за час до трагедии с самолета-разведчика. На них были написаны лишь два слова: «Час пробил».
…«Бок кар» приближался к Нагасаки. Над городом плыли рваные облака, значит, прицельное бомбометание исключалось. Между тем приказ недвусмысленно требовал сбросить «Толстяка» визуально или вернуться вместе с ним на базу. Но после безуспешных полетов на Кокуру самолет мог и не дотянуть до ближайшего аэродрома на Окинаве. Надежнее было избавиться от тяжеленного «Толстяка».
Судьба целого города решалась в тот миг четырьмя членами экипажа… Они произвели сброс с помощью радара. В 11 часов 2 минуты бомба взорвалась над Нагасаки.
Наблюдатели, находившиеся в хвосте «Бок кара», увидели гигантский огненный шар, который вырвался словно бы из-под земли. Затем столб фиолетового огня с огромной скоростью поднялся до высоты трех километров, продырявив плотные облака. На его месте выросла гигантская дымная пирамида с коричневым основанием, янтарным центром и белоснежной вершиной. Из нее начало расти пенящееся и кипящее грибообразное облако, поднявшееся до высоты тринадцати километров. Через несколько секунд гриб оторвался от пирамиды, поднялся в стратосферу и превратился в цветок с обращенными к земле бело-кремовыми лепестками.
Вернувшись на базу, члены экипажа «Бок кара» рассказывали: «Через минуту после взрыва нам показалось, будто самолет ударился о телеграфный столб. Мы почувствовали пять ударов, все они были намного сильнее тех, что ощущались над Хиросимой. Что было после? Было то же самое».
"То же самое» – это огонь, страдания, смерть
«Когда произошел взрыв, – вспоминал преподаватель медицинского училища Такаси Натаи, – я находился в радиологическом отделении. В тот момент мне казалось, что не только настоящее разбивается вдребезги, но и прошлое сметено навсегда, а будущее полностью разрушено. Я видел, как наш факультет и всех студентов в одно мгновение поглотило пламя… От моей жены осталась лишь небольшая кучка обуглившихся костей – я собрал их по одной среди развалин нашего дома. Ее останки весили не больше, чем маленькая почтовая посылка. Я никогда не думал, что атомный взрыв приведет к такой катастрофе. Только когда стало достаточно светло, чтобы я мог что-то увидеть, только тогда, поглядев вокруг, я сказал себе: «Это конец света».
За считанные секунды словно злой гений изуродовал лицо города. Вся равнинная часть Нагасаки вдоль русла реки Уракан была почти полностью сметена в океан. Перекатившись через холмы, мощная взрывная волна подкосила многоэтажные здания в центре, разрушила вековые храмы и святилища, разметала деревянные кварталы ремесленников, превратила в груду развалин цеха сталелитейного завода «Мицубиси».
Из газового мерцающего (казалось, что внутри вспыхивают тысячи электрических лампочек) облака, повисшего над Нагасаки, около часа дня посыпались черные капли дождя и мгновенно испарились в пекле пожарищ. Горело все: деревья, телеграфные столбы, здания. Из-под развалин доносились душераздирающие вопли жертв, которых уже ничто не могло спасти. Пыль и пепел клубились над обгоревшими телами, над обезображенными, бившимися в предсмертных судорогах существами, еще недавно называвшимися людьми. Жуткий, удушающий, вызывающий тошноту запах пропитал весь город. Чудом уцелевшие жители карабкались по склонам холмов, продираясь сквозь раскаленный частокол горящего леса в надежде выбраться из окружившего город огненного кольца.
Наступила ночь. Побледневшая луна выглянула из-за гор. Газовое облако, все еще висевшее над Нагасаки, отражало кроваво-красные всполохи агонизирующего города. Ветер совсем стих. Стали отчетливо слышны, несущиеся со всех сторон крики: «Воды, воды!» – и… рокот моторов пролетающих на вызывающе низкой высоте американских самолетов-разведчиков. Тысячи людей умерли той ночью, а те, кто выжил, верили, что все позади. Они не знали тогда, что многие из них носят в себе смерть – невидимый заряд радиоактивности…
Несколько десятилетий прошло с тех пор. Долго и трудно залечивал город свои страшные раны. На обширной, расчищенной от руин территории жители Нагасаки в память о погибших и в назидание потомкам разбили прекрасный парк – парк Мира. Над ним на фоне яркого южного неба возвышается десятиметровая статуя Мира. Откинутой в сторону левой рукой бронзовый атлет словно призывает людей к бдительности, а другой – указывает на небо, откуда опустился на Нагасаки атомный смерч. Через площадь от статуи большой фонтан звенит хрустально чистой прохладной водой. Трехгранная стела обелиска отмечает эпицентр взрыва.
На окраине парка построено здание Международного культурного центра. Здесь находится музей, рассказывающий о трагедии жителей Нагасаки. На стенах – ужасающие фотографии, сделанные спустя несколько часов после атомной бомбардировки. За стеклом витрин – сплющенные, перекрученные, полурасплавленные бутылки из зеленого стекла, подобранные среди развалин города, спекшиеся в один комок металлические монеты, множество часов. Разных часов – наручных, карманных, настольных, настенных. Все они без стрелок, точнее, вместо стрелок остались их темные следы на мертвых циферблатах. Все они показывают одно и то же, раз и навсегда остановившееся время – время гибели десятков тысяч жителей Нагасаки.
В этом музее всегда многолюдно. Сюда приходят не только туристы со всех уголков мира, но и сами японцы, чтобы еще раз осмыслить трагедию своих соотечественников. Ведь долгие годы в Японии мало кто толком представлял, что же случилось в Хиросиме и Нагасаки перед концом и без того проигранной войны.
…Сразу после бомбардировки в США начали формироваться специальные группы (в их состав входили физики, техники, врачи, офицеры контрразведки), которые должны были изучить последствия взрывов на месте и составить подробнейший отчет. Поверженные японские города становились испытательным полигоном для создания новых видов атомного оружия.
В начале сентября 1945 года группы прибыли в Японию. То, что увидели собственными глазами американские специалисты, поразило даже их, видавших виды людей.
«Мне бы хотелось знать меньше о разрушениях, чем я знаю. Атомная бомба не просто оружие. Это что-то намного более страшное, и против этого нет никакой защиты. Люди Хиросимы и Нагасаки, которым удалось избежать смерти от взрывной волны или от ожогов, умирали от последствий радиоактивного излучения», – говорил физик Моррисон, выступая перед особым комитетом американского конгресса.
Эти слова стали известны намного позже, а тогда, 12 сентября 1945 года, заместитель начальника «Манхэттенского проекта» генерал Фэрелл на пресс-конференции для иностранных журналистов в Токио цинично заявил: «Все, кому выпало умереть, умерли. И никто не страдает теперь от последствий взрывов в Хиросиме и Нагасаки». Еще через два дня американские оккупационные власти наложили категорический запрет на любую информацию, так или иначе касающуюся испепеленных городов и их жителей.
Был конфискован, к примеру, фильм, отснятый киносъемочной группой во главе с известным режиссером Акира Ивасаки вскоре после атомных бомбардировок. И все же Ивасаки и его коллеги, рискуя жизнью, сумели отпечатать копию, показанную много лет спустя.
Во всех клиниках, где находились больные, бежавшие из Хиросимы и Нагасаки, появились американские специальные подразделения. Они конфисковывали истории болезней и даже анатомически препарированные трупы. Мертвые и еще живые должны были молчать. Для всего мира атомная бомба должна была быть всего лишь невероятно большой бомбой. И не более того.
«Хибакуся» – люди, пережившие атомные бомбардировки, перестрадавшие и так слишком много, – стали кастой отверженных. «Хибакуся» стали запретной темой даже в литературе и искусстве. (Всякий дерзнувший коснуться ее, подвергался репрессиям оккупационных властей.) Никто не имел права публично призывать помочь им. Между тем действенная помощь была им необходима. Подорванное здоровье не позволяло иметь постоянную работу, а все их имущество и сбережения погибли. Они потеряли близких и остались наедине со своим горем. «Хибакуся» даже запрещалось открыто говорить о физических муках. Им разрешалось одно – тихо и мучительно умирать в нищете и одиночестве.
Шесть лет спустя после атомного взрыва в Нагасаки в возрасте сорока трех лет скончался Такаси Натаи, чьи воспоминания приводились выше. Умирали и другие люди, тысячи людей. Ну, а те, кто продолжал жить, страдали тяжелыми заболеваниями, называемыми сегодня «остаточными симптомами взрыва атомной бомбы». Многие, не выдержав мучений, сходили с ума или кончали жизнь самоубийством.
Только в 1951 году, когда с подписанием Сан-Францисского договора формально прекратился оккупационный режим, японцы начали узнавать о трагедии своих соотечественников. Тогда же стал известен и еще один аспект проблемы «хибакуся».
Оказалось, что их страх за собственную жизнь – ничто по сравнению со страхом за своих детей, родившихся уже после атомной бомбардировки. Очень часто дети «хибакуся» рождались (если вообще рождались) с умственной или физической недоразвитостью, врожденными уродствами, психическими отклонениями. Очень часто вполне, казалось бы, здоровые дети неожиданно погибали от лейкемии и других тяжелых недугов.
…Такамитсу Ямашита родился в Нагасаки 12 сентября 1946 года. Родители никогда не находили у сына никаких болезней, он рос здоровым и крепким. В тот день, 25 апреля 1963 года, он рано вернулся из школы домой. Такамитсу мучала головная боль, он испытывал сильное головокружение. Его срочно отправили в ближайший госпиталь, где после обследования врачи вынесли страшный приговор: лейкемия – проживет самое большое две недели. Действительно, болезнь быстро прогрессировала. Началось кровотечение из десен, затем стали кровоточить капиллярные сосуды кожи и внутренних органов. Ему парализовало щеку, рот, часть языка. Он не мог больше есть, с трудом бормотал слова. Только питание, которое вводилось внутривенными инъекциями, и забота родителей, дежуривших у постели сына круглосуточно, смогли продлить жизнь Такамутсу Ямашита еще на два месяца. Он каждый день терял в весе. Его с трудом можно было узнать: взгляд, устремленный в пространство, выпирающие скулы, провалившиеся глаза. Он как будто понимал, что происходит, и незадолго до смерти дал понять, что никого не хочет видеть. Через три дня Такамитсу умер.
Проблема «хибакуся» постепенно переросла в серьезную социальную проблему. Многие сторонились их как прокаженных. «Хибакуся» второго поколения стараются скрыть свою даже косвенную причастность к событиям многолетней давности. Они уезжают из родных мест туда, где никто не знает их прошлого. Но прошлое напоминает о себе вечным страхом – никто не может гарантировать, что цепкие щупальца радиоактивной смерти не дотянутся до их детей, «хабакуся» третьего поколения.
Прогрессивные силы Японии за долгие годы борьбы добились от правительства предоставления некоторой материальной помощи жертвам атомных бомбардировок. Но суммы, которые отпускаются на бесплатное лечение «хибакуся», выглядят жалкой подачкой на фоне миллиардных расходов на милитаризацию страны.
Уже сейчас японские «силы самообороны», существующие вопреки конституции, являют собой одну из самых мощных армий мира. Но в планах местных «ястребов» – их модернизация, оснащение новейшим оружием. Военное ведомство получает в этом году рекордную сумму в 2,6 триллиона иен. Не случайно новый бюджет сравнивают с барометром, который показывает «ясно» в отношении курса на милитаризацию, предсказывает пасмурные дни для самых широких слоев населения.
Парадоксально, но факт: Япония, пострадавшая от американских атомных бомб, прикрывается сегодня «ядерным зонтиком» опять же американского производства. На ее территории «прижились» военно-морские базы США – одна из них, кстати, находится рядом с Нагасаки. В ее порты частенько наведываются американские боевые корабли и подводные лодки с ядерным оружием на борту.
Народ Японии против. Все больше японцев вступают в ряды борцов против милитаризации страны. Они требуют от правительства соблюдать «три неядерных принципа» – не ввозить, не иметь и не производить ядерное оружие. Они требуют оказать действенную помощь 370 тысячам «хибакуся», для которых атомная трагедия продолжается и сегодня.
Миллионы жителей Японских островов участвуют в традиционных маршах мира. Вместе с посланцами многих зарубежных стран они проходят сотни километров по дорогам Японии, заканчивая свой путь в Хиросиме и Нагасаки, которые в эти августовские дни становятся эпицентром солидарности всех честных людей Земли, борющихся за прочный мир на нашей планете.
Каждый год множество людей 9 августа собираются в парке Мира в Нагасаки. Тысячи факелов вспыхивают вечером на площади перед статуей Мира. Сюда приходят взрослые и дети, сюда приходят целыми семьями, чтобы почтить память погибших, чтобы поклясться не жалеть сил в борьбе за счастье и безопасность людей.
Были здесь, конечно, и старик с внучкой, которых я встретил утром возле бетонной трехгранной стелы, отмечающей эпицентр атомной трагедии.
Дмитрий Мещанинов
Фото автора
(«Смена», №15, 1982 г.)
22 мая 1977 года. В 12.00 «Федор Шаляпин» пришвартовался в Нагасаки… Этот портовый город в XVII–XIX веках стал для наглухо закрытой Японии своеобразным «окном в Европу».
Именно через него на архипелаг попадали первые европейцы со своими техническими и идеологическими новинками. (Не случайно здесь и сегодня проживает самая крупная христианская община страны).
Жители Нагасаки первыми знакомились и с прочими невиданными чудесами. Разнообразными заморскими диковинками из Китая, Юго-восточной Азии, Индии и арабских стран…
Город примостился на западе острова Кюсю, вокруг одноименного залива… Только исторический центр находится в ровной прибрежной зоне. Жилые же районы исхитрились прилепиться к склонам гор.
Не зря японцы величают Нагасаки «городом на спуске». Или же «террасовым городом»… Есть у него и своя своеобразная эмблема. Она напоминает, разложенного в форме звезды, бумажного журавлика.
Он ассоциируется с городским портом. Потому как тот из-за своих очертаний извечно уже зовется местными жителями… «портом журавля».
23 мая. С утра пошел побродить по Нагасаки... В парке Мира повстречался с морщинистым стариком и его внучкой – пестро разодетой. Непоседливой. Разговорчивой. Развеселой.
Только у бетонной трехгранной стелы, установленной в эпицентре атомного взрыва, девчушка посерьезнела. Повзрослела. Затихла. Плотно прижалась к деду…
В Хиросиме погибло около 140 000 человек. В Нагасаки – приблизительно 74 000. Десятки тысяч японцев в адских мучениях умерли от американской радиационной заразы позже.
Кому-то все же чудом повезло. Может быть, этому старику?! Очень хотелось, честно говоря, спросить, был ли он в городе 9 августа 1945 года. Но… не решился.
Тот же вопрос, правда, озвучил высоченный средних лет американец в шортах. Он только что подошел к стеле в обнимку, наверное, с женой. А может, с подружкой… Какая разница.
Морщинистый старик не сказал ни слова… Только посмотрел внизу вверх на румяного янки люто ненавидящими глазами… Что-то прошептал потрескавшимися губами… И решительно повел внучку подальше от эпицентра трагедии…
В полночь «Федор Шаляпин» вышел в Нагасакский залив. И направился в сторону другого японского города – Кобе. Не пострадавшего, слава Богу, от американской атомно-демократической бомбардировки…